Уточним реальность. Каковы главные каналы общения людей, разделенных на огромном пространстве России? Есть каналы нецентрализованные, «молекулярные»: поездки самих людей, почта, телеграф, телефон. Интернет и электронная почта — мелочь, даже на Западе. Есть каналы «через центр» — книги, журналы, газеты. Радио и телевидение сюда не входят, т. к. они лишь «накачивают» информацию, так что не возникает общения, диалога — как у читателя с печатным словом книги или даже газеты. Что было и что стало со всеми этими каналами?

Поездки людей «ради общения» сократились самым страшным образом. Скажем, авиаперевозки внутри страны упали в четыре раза. Если вычесть деловые перелеты, то этот канал общения для простых обывателей сузился минимум в десять раз. Он действует практически лишь в отделенной от «тела народа» разбогатевшей части, которая живет особой жизнью.

В советское время не вставал вопрос о том, чтобы не поехать на свадьбу или на похороны из-за недоступной цены билета на поезд. Иностранцы, что гостили у меня в конце 1990 г., чуть не сошли с ума, когда оказалось, что они за 20 «деревянных» рублей (1 доллар) могут съездить в Ленинград и обратно, а там пообедать и сходить в Эрмитаж. Правда, и тогда интеллигенция была недовольна — подстаканники в поездах были аляповатые («ты можешь представить, чтобы тебе во Франции подали чай в таком подстаканнике?»).

Почта и телеграф в СССР настолько вошли в быт самой глухой деревни, что стали уже как бы частью природы. Телеграмма — 3 копейки за слово! Нашарив гривенник в кармане, мы слали откуда-нибудь из Крыма: «Телеграфь двадцать пять» (а совсем уж отчаянные наскребали на одно слово: «Двадцатипятирублюйте»). Телеграф давал нам ощущение, что мы связаны моментальной связью со всеми близкими людьми на шестой части суши. Сколько писем и телеграмм отправляют сегодня русские люди? В 6 (!) раз меньше, чем в 80-е годы. В шесть раз! Если опять же из этого числа вычесть деловые отправления, то окажется, что почты и телеграфа народ практически лишен. Вы, поборники открытого общества, знаете об этом?

* * *

Поход против уравниловки: утрата исторической памяти. В кухонных дебатах 70-х годов было создано ложное представление, будто уравнительный принцип распределения жизненных благ — уникальное явление, порожденное тупым волюнтаризмом советской системы. Во время перестройки это мнение было усилено с помощью большой кампании по промыванию мозгов. На самом деле советская система в этом смысле не слишком сильно отличается от других, различия существуют, скорее, в антропологическом обосновании «уравниловки», в выведении ее из естественных или приобретенных прав.

Дж. Кейнс, работавший тогда в СССР, в статье «Беглый взгляд на Россию» (1925) писал: «Яне считаю, что Русский Коммунизм изменяет или стремится изменить природу человека, что он делает евреев менее жадными, а русских менее экстравагантными, чем они были… Но в будущей России, видимо, карьера «делающего деньги» человека просто невозможна как доступная в силу своей открытости для респектабельного человека сфера деятельности, как и карьера вора-взломщика либо стремление научиться подлогам и хищениям. Каждый должен работать на общество — гласит новое кредо — и, если он действительно выполняет свой долг, общество его всегда поддержит. Подобная система не ставит целью понижать доходы, уравнивая их, — по крайней мере на нынешней стадии. Толковый и удачливый человек в Советской России имеет более высокие доходы и живет благополучнее, нежели все другие люди».

Кейнс писал это в 1925 г., а ведь тот, первый этап советского проекта был, конечно, гораздо более уравнительным, нежели 70-е годы. Тогда, например, действовал т. н. партмаксимум — обязанность партии сдавать государству доходы, превышающие определенный максимум.

Уравнительное распределение благ — древнейший принцип человеческого общежития. В обществах, основанных по принципу семьи, каждый имеет равное право на пищу. В самом чистом виде это отражено в первобытных обществах. В 1966 г. в США вышел большой труд антрополога Сервайса (E.R. Service) «Охотники» — об изучении оставшихся на Земле «примитивных», живущих общинами племен и народов, об обществах охотников и собирателей из самых разных частей света. Особое место в нем занимает тема распределения пищи. Как-то ученый получил от эскимоса кусок мяса и поблагодарил его. Охотник огорчился, а старик-эскимос объяснил: «Нельзя благодарить за мясо. Каждый имеет право получить кусок».

Сервайс пишет, что в общинах нельзя и даже неприлично благодарить за пищу — этим ты как бы допускаешь саму возможность не поделиться куском, что нелепо и противно. Этнографы подчеркивают, что в общине право на пищу — это абсолютное (естественное) право. Поэтому голод в ней возможен лишь как следствие природной или социальной катастрофы — засуха, война.

Именно в богатом капиталистическом обществе возник голод части населения как норма, а не бедствие. Здесь голодают отвергнутые рынком, а остальные не только не обязаны, но даже не должны им помогать, чтобы другим неповадно было расслабляться. И Мальтус, и Дарвин резко выступали против благотворительности и бесплатной медицины, которые нарушают действие естественного отбора, ликвидирующего «человеческий брак». Дарвин даже сожалел о том, что медицина (например, прививки) сохраняет жизнь плохо приспособленным людям — а таковыми считались как раз те, кто голодает. Это и есть экономический либерализм.

Э. Фромм приводит выдержки из труда И. Сервайса о другой стороне «уравниловки»— в распределении средств труда: «Ни в какой из примитивных групп никому не запрещается использовать природные ресурсы, и ни один индивидуум не является их владельцем… Природные ресурсы, которыми живут группы, являются коллективной или общинной собственностью… Внутри группы все семьи имеют равные права на получение этих ресурсов. Кроме того, родственникам из соседних групп разрешается свободно охотиться или заниматься собирательством, по крайнем мере если они об этом просят.

Наиболее частый случай видимого ограничения права на ресурсы касается деревьев, дающих фрукты, орехи и т. д. Иногда определенные деревья или группы деревьев приписываются каждой семье из группы. Но это скорее разделение труда, чем собственность, так как это делается с целью предотвратить бесполезную потерю времени и сил при работе нескольких семей в одном месте. В любом случае, собрала ли данная семья много фруктов или мало, действуют нормы распределения, и никто не испытывает голода».

* * *

Но не только в «примитивных» общинах, а и вообще во всех традиционных обществах, не пошедших по пути «рынка», голод был исключен как социальное явление благодаря уравнительному распределению. Смешно думать, что «уравниловка» — порождение последних 75 лет или даже Российской империи. Напротив, эта империя потому и собралась в Евразии, что здесь сформировались народы со сходным мироощущением. Вспомним итальянского купца Марко Поло, который почти всю жизнь прожил и пропутешествовал в созданной при Чингисхане империи (в том числе и в России). Что же поразило его, «европейца-рыночника»? Почитаем сегодня эти свидетельства середины XIII века.

«Делал государь вот что: случалось ему ехать по дороге и заметить домишко между двух высоких и красивых домов; тотчас же спрашивал он, почему домишко такой невзрачный; отвечали ему, что маленький домик бедного человека и не может он построить иного дома; приказывал тут же государь, чтобы перестроили домишко таким же красивым и высоким, как и те два, что рядом с ним».