Что же получается при таком расчете? Эта «неделимость» составляла в СССР около 40 руб. И благосостояние бабы Мани было не 50, а 10 руб. в месяц, а у инженера 100— 40 = 60 руб., т. е. в шесть раз больше, чем у уборщицы. «За бугром» благосостояние уборщицы при физиологическом минимуме в 40 пиастров поднималось до 60 пиастров, а у инженера — до 260. Это в 4,3 раза больше. То есть, несмотря на больший разрыв в валовом доходе, распределение благосостояния было «за бугром» более уравнительным. Если бы баба Маня у нас получала всего 41 руб., а инженер 100, то его благосостояние было бы уже в 60 раз выше, чем у нее. Вот тебе и уравниловка.

Помимо того, что советский человек имел равное фундаментальное право на доступ к рабочему месту (право на труд), благодаря которому он гарантированно и вовремя получал зарплату, в СССР были постепенно созданы и другие каналы уравнительного распределения многих благ — общественные фонды потребления. Через эти каналы человеку давалось определенное количество благ как члену огромной общины (СССР). В 1989 г. (последний год советского уклада жизни) доходы всего населения СССР составили 558 млрд. рублей, а расходы государства и предприятий на социально-культурные нужды составили 176 млрд. руб. (т. е. 31,5 % от денежных доходов населения).

Важный момент заключается и в том, что принципы распределения в СССР позволяли избежать и резких разрывов в доходах работников разных профессий. А значит, между ними не возникало социальной вражды, так что в целом в массовом сознании была укоренена идея общества солидарного, основанного на сотрудничестве, а не на конкуренции.

* * *

Посмотрим, как были реализованы в СССР уравнительные принципы в обеспечении доступа к некоторым главным материальным благам.

Жилье. Главная опора уравнительного уклада — жилье. Пока человек имеет жилье — он личность. Бездомность — совершенно иное качество, аномальное состояние выброшенного из общества изгоя. Бездомные очень быстро умирают. Поэтому право на жилье есть одно из главных выражений права на жизнь.

В СССР на определенной стадии развития пришли к тому, что право на жилье было введено в Конституцию, стало одним из главных прав. Это было уравнительное право, жилплощадь предоставлялась «по головам» (были небольшие льготы кандидатам и докторам наук, скрипачам, художникам, но это мелочи). При этом человек имел право не просто на крышу над головой, а на достойное жилье. Иными словами, была установлена норма, и если она не обеспечивалась, люди имели право на «улучшение жилищных условий».

Право на улучшение! Слова эти, бывшие в советское время привычными, еще затерты в памяти. А ведь надо в них вдуматься. И это было не декларативное право, не идеологический миф, а обыденное социальное явление. На 1 января 1990 г. в СССР на учете для улучшения жилищных условий состояло 14,256 млн. семей и одиночек — 23 % от общего числа семей и одиночек в стране. И из года в год 13 % из стоявших на учете получали квартиру (или несколько квартир, если большая семья разделялась). А, например, в Эстонской ССР в 1986 г. получили квартиры 33 % от очереди, в 1989 г. 29 %.

Уравнительная жилищная политика была осознанной и планомерной — государство оплачивало 85 % содержания жилья. Вот справка Госкомстата СССР: «В 1989 г. в бюджете семей рабочих и служащих расходы по оплате квартир не превышали одного процента, а с учетом коммунальных услуг — 3 % общих расходов. Оплата одного квадратного метра жилой площади составляет в среднем за год 1 руб. 58 коп., или 13 коп. в месяц. Затраты на содержание государственного и общественного жилищного фонда в прошлом году составили более 13 млрд. руб., из них свыше 2 млрд. — за счет квартирной платы, около 12 млрд. — дотации государства» («Социальное развитие СССР. 1989». М., 1991).

Надо сказать, что почти бесплатное жилье стало настолько привычным, что многие перестали платить даже эти 13 коп. в месяц. В среднем по СССР задолженность из года в год составляла 13,7 % начисленной квартплаты, а в Армении, например, в 1989 г. была 30,3 %.

Уравнительное право на жилье обеспечивалось ресурсами, государство строило много жилья. Смысл отказа от советского строя прекрасно виден из динамики жилищного строительства. Резкий перелом этой динамики наблюдается во всех странах, имевших, по примеру СССР, уравнительную жилищную политику и отказавшихся от нее ввиду принятия программы МВФ. Переход от уравнительного распределения к рыночному сразу делает жилье недоступным для большинства населения. И жилищные условия этой части населения начинают ухудшаться, хотя в силу своей инерции этот процесс не сразу заметен.

Напротив, в СССР жилищные условия населения неуклонно улучшались. Многим было противно, что это улучшение идет медленно, это они называли «равенство в бедности». В мышлении уже были сильны стереотипы социал-дарвинизма. Эта часть общества подсознательно уже желала разделения людей — роскошное жилье для одних и ночлежка для других. Сами они лично, как правило, были уверены, что попадут в «сильную» часть.

Усилиями поэтов и публицистов в массовом сознании было создано ощущение, что чуть ли не полстраны живет в коммуналках. Реальность была такова: в 1989 г. в городских поселениях СССР 83,5 % граждан жили в отдельных квартирах, 5,8 % в общих квартирах, 9,6 % в общежитиях, 1,1 %— в бараках и других помещениях. Чтобы проклинать за «коммуналки» советский строй, надо было просто не считать за людей ту треть населения даже богатого Запада, которая проживает именно «в иных помещениях» и считала бы за счастье иметь собственную комнату в общей квартире. О трущобах Рио-де-Жанейро, в которых без воды и канализации живут 3 млн. человек, и говорить нечего.

* * *

Общение. Банкиры и Сорос, получившие в собственность телефонную сеть России, вместе с государственным агентством устранили важный аспект уравнительства и сделали очередной шаг в рассыпании народа. Теперь, начав говорить по телефону, мы слышим тиканье счетчика.

Тут дело не в жадности банкиров, денег они получат не намного больше. Эффект хорошо изучен психологами: этот счетчик настолько отравляет сознание, настолько убивает теплоту разговора, что отлетает сама его душа. Рвется человеческая связь, остается лишь обмен информацией. Значит, даже не перестав звонить другу или брату, мы станем чуть-чуть больше индивидуумами, а вместе станем менее народом, более — человеческой пылью.

Когда мы были крестьянами, ничего бы с нами не могли поделать — мы общались и в поле, и у колодца. Другое дело, когда мы стали в массе своей горожанами. Для города телефон, почта и телеграф — та связь, что обеспечивает общение вне узкого круга семьи и сослуживцев. По этим связям и нанесена серия страшных ударов. Я всю жизнь проработал в Академии наук. И много лет веду мысленный, изредка и явный, разговор с моими коллегами, что поддержали весь этот переворот в России. Об идеалах спорить бесполезно, поэтому я обращаюсь к логике.

С самого начала перестройки как важное обвинение советскому строю была поднята тема «открытого общества». Вот, мол, Запад — общество «информационное», открытое, а СССР — закрытое. В том смысле, что блокирован обмен сообщениями. Помню одного уважаемого философа, он горячо кричал в коридоре нашего института: «Советская система рубит человеческие связи, как топором!» Он стал убежденным и активным «демократом». К нему и к таким, как он, я и обращаюсь с вопросом: «Вы знали, что сотворит в сфере общения ваш политический режим?». Если знали, то все они — провокаторы и рано или поздно получат свое. Если не знали, то обязаны порвать с этим режимом и во весь голос признать свою ошибку.