— Если бы! Моя мама с самого начала была против. Начальник колонии…

Едва невеста переступила порог заведения, как ее попросили проследовать в кабинет руководства. Начальник колонии — высокий крепкий сибиряк средних лет — был предельно корректен и конкретен. Представившись, сказал, что помимо юридического образования имеет диплом психолога и научился разбираться в людях. Сообщил, что за много лет пребывания в этой суровой должности он повидал немало браков, заключенных в этих стенах. «К сожалению, за редким исключением жены нужны здесь мужьям ровно на то время, пока они сидят, — докладывал невесте начальник. — Для того, чтобы получать длительные свидания, женскую ласку, заботу и теплоту. Стоит освободиться, как в лучшем случае муж вас забудет и даже не доедет до вас. А в худшем…» Затем начальник колонии привел такие жесткие примеры и сурово спросил: «Вам это надо?», что невеста сначала заколебалась, робко возражая: но ведь она любит этого парня с восьмого класса. А он писал ей искренние, полные любви, письма! А потом реально испугалась. Больше всего за маму — она такого точно не переживет. Решила отложить свадьбу на месяц, объяснилась с женихом и в тот же вечер уехала в Казань.

— А теперь вот очень жалею! — призналась она пожилым попутчикам.

Те молчали. Супруг Мустафин думал о том, что вот и в наше время, оказывается, встречаются декабристки. Супруга — что это Аллах бедную девочку от беды отвел… Когда за окном засияли вокзальные огни, а у вагона с большим букетом цветов появилась пожилая пара, девушка-одуванчик тихо произнесла:

— Его родителям я ничего не скажу. Мы же все равно через месяц распишемся. Он спас меня, я спасу его…

И побежала к выходу.

Котел

Лето Степаныч прожил холостяком. Свободный и независимый от жены, как ветер. Она, конечно, регулярно звонила, убеждая: «Вернись, я все прощу!». Но его не устраивало одно ее маленькое условие.

Осенью же в ветхом родительском доме, убежище Степаныча, случились сразу три бытовые неприятности. Первым «полетел» холодильник. Перестал морозить, растекся мутной водой и заполнился дурным запахом. Холодильную проблему Степаныч решил легко. Выволок из своего бездонного сарая-накопителя, где много чего хранилось на случай, а вдруг пригодится, раритет зеленодольского военного завода. Отмыл, поменял шнур, включил, и о чудо! Старик-агрегат кашлянул и пошел тарахтеть-морозить.

— Во, какую технику тогда делали! На века! — удовлетворенно потер руки Степаныч, заполняя продуктами камеру. — Не то, что сейчас.

Второй забарахлила стиральная машинка. Поскольку аналог этой бытовой техники был представлен в закромах Степаныча советским полуавтоматом с ручным полосканием, пришлось выложить за ремонт почти 5 тысяч. Для Степаныча непозволительные расходы… А что делать? Не стирать же носки руками.

Когда перестал работать и отопительный котел, Степаныч от огорчения перешел на нецензурную лексику, смысл которой: «Они все с женой сговорились что ли выжить меня отсюда?» Он попытался оживить котел сам. Долго колдовал, продувал, звал на консилиум соседа. Бесполезно! Газовый котел времен перестройки отказывался загораться веселым синим огоньком и уютно гудеть на кухне. Пришлось вызывать специалиста. Парень-газовик бился над старой отопительной махиной больше часа. Попробовав и то и это, развел руками:

— Видно отжил котел свой век. Сейчас таких не выпускают, деталей к ним не найдешь. Придется, отец, раскошелиться на новый.

Легко сказать, новый! Позволить себе такие расходы Степаныч ну никак не мог. Жил он на скромную пенсию и такую же подработку школьным охранником. Без экономной жены, невероятно ловко умеющей вести семейный бюджет, едва сводил концы с концами. Накоплений же за душой не имел, поскольку ежемесячно помогал горячо любимой единственной дочери погашать ипотеку.

— Ну, брат, подвел ты меня, так подвел, — беседовал Степаныч с ледяным котлом. — И как я теперь зиму зимовать буду?

Жена примчалась и позвала к себе. Но о своем условии опять не забыла. Степаныч решил стоять до конца. Вначале, благо октябрь выдался теплый, он спасался обогревателем. Включит его в крохотной спаленке, плотно закроет на ночь дверь — и спит спокойно. Но когда глянул через неделю на счетчик, обмер и решил ночевать в бане. Вечерком протопит ее как следует, первую ночь день спит в предбаннике, а на вторую и третью — в моечной. Когда дрова для бани закончились, ударили ноябрьские морозы, а Степаныч начал отчаянно кашлять, он понял, все. Придется сдаваться…

Он мог бы без проблем вернуться к законной жене в их совместно нажитую квартиру. В разводе супруги не были, не собираясь на старости лет смешить людей. Просто решили на время пожить отдельно, как говорит молодежь, в гостевом браке, встречаясь по выходным да праздникам. Но переезду мешало одно досадное обстоятельство — Степаныч регулярно выпивал. Нет, запойным он не был. Но чтобы придти вечерком уставшим с дежурства и не пропустить стопку-другую перед ужином, уже просто физически не мог, чем жутко раздражал и выводил из себя супругу.

— Иначе не засну, — пытался он объяснить женщине, когда та воинственно потрясала перед его носом пустыми шкаликами, найденными в укромных уголках их жилища.

— Я что запойный? — отбивался Степаныч. — Валяюсь на улице? Человек пришел с работы усталый. Имеет право расслабиться.

Весной жена поставила вопрос ребром: или она, или его регулярная выпивка! Видите ли, она на дух не выносит запаха спиртного. И выходит из себя, когда после стопки-другой у ее обычно молчаливого и покорного Степаныча вдруг развязывается язык. Он краснеет, становится воинственным и начинает нести ахинею на темы политики.

— Посмотри на себя! Совсем седой, почти глухой — а все по рюмочным шастаешь. И от меня свои чекушки прячешь. Ты же до пенсии не пил! — шумела жена.

И Степаныч выбрал выпивку. Выпроводил квартирантов из родительского дома на окраине Казани, перевез туда нехитрый скарб и зажил в свое удовольствие. Кто сказал, что мужчина не справится с домашними делами? Еще как может, довольно размышлял Степаныч, возвращаясь из магазина с пельменями, сосисками, макаронами, а главное — с очередным шкаликом, который не нужно прятать от жены.

Теперь он мог приносить домой любую емкость. Пить, не прячась, а потом еще и закурить на диване и развалиться перед телевизором. Сколько раз Степаныч просыпался под утро и видел вокруг одну картину. Телевизор включен на полную мощность, на столе — остатки ужина, а он типа спит… И ведь никто его за это не пилит! Не жужжит под ухом, что он с каждым днем деградирует, превращается в алкоголика и «сажает» свою печень. Не галдит: «Иди, срочно прими душ. И рубашку поменяй!» Не