Служанка настороженно присела на краешек стула, боязливо глядя на Улу.

— Мне необходимо выбраться отсюда, — сказала девушка. — Если мне не удастся бежать, тогда я покончу с собой, и это не пустая угроза.

— Вы не сделаете этого, мисс, это же страшный грех!

— Знаю, Эми, и мой отец очень расстроился бы, узнав об этом. Но я не могу выйти замуж за принца Хасина.

Одна мысль об этом вызвала у Улы дрожь, но она взяла себя в руки и решительно продолжила:

— Эми, если ты храбрая девушка, я хочу от тебя вот что: когда все заснут, поднимись сюда, а если кто-нибудь спросит, куда ты направляешься, скажешь, что забыла в комнате поднос.

Увидев, что Эми внимательно слушает ее, Ула стала излагать свой план дальше:

— Завтра ты всем скажешь, что я неожиданно напала и связала тебя, прежде чем ты смогла позвать на помощь.

Посмотрев на служанку, слушавшую ее, широко раскрыв глаза, она продолжала:

— Одно обещаю точно: если мой дядя все же уволит тебя, хотя если тебе поверят, это маловероятно, ты сможешь обратиться к герцогине Рэксхем или к маркизу Равенторпу, которые, учитывая их доброе ко мне расположение, уверена, дадут тебе такое же место, какое ты имела здесь. А хозяева они не чета дяде Лайонелу.

— Вы в этом уверены, мисс?

— Совершенно уверена, — ответила Ула. — Сказать по правде, если ты откажешься, мне останется лишь броситься из окна, но я вряд ли расшибусь насмерть, только искалечу себя.

Эми в ужасе вскрикнула.

— Этого я не могу допустить, тогда я буду казниться всю жизнь… Но, мисс, я очень боюсь за вас и за себя.

— Эми, знаю, что прошу от тебя многого, — ответила Ула, — но ты ведь единственный человек, к кому я могу обратиться за помощью.

В ее голосе звучала страстная мольба, и тронутая Эми сказала:

— Я помогу вам, мисс. Его милость не имеет права так дурно обращаться с вами.

— Спасибо, — искренне поблагодарила ее Ула. — В настоящий момент я ничем не могу выразить свою благодарность, но я уверена, придет время, и тебе сполна воздается за твою храбрость.

— Если его милость обо всем догадается, такое сможет случиться только на небесах, — невесело пошутила Эми.

— Если ты будешь действовать с умом, дядя Лайонел решит, что на тебя напали, когда ты меньше всего ждала этого. В конце концов, роста ты невысокого, а граф поверит любой гадости про меня.

После некоторого молчания Эми сказала:

— Скажите, мисс, что я должна делать?

— Я хочу, чтобы ты поднялась сюда до того, как его милость ляжет спать, но тогда, когда остальные слуги уже не смогут заметить твоего исчезновения.

— Понятно, мисс, — сказала Эми. А теперь мне лучше уйти.

Служанка нервничала и то и дело оглядывалась через плечо, словно опасаясь, что их подслушивают.

Подойдя к двери, она осторожно выглянула за нее, затем поспешно выскочила из комнаты, заперев Улу.

Эми возвратилась только через полтора часа, и когда в замочной скважине повернулся ключ, Ула испуганно оглянулась на дверь, боясь, что это пришел дядя.

Но служанка, быстро проскользнув в комнату, прикрыла за собой дверь и шепотом сказала:

— Внизу я всем сказала, что отправляюсь спать, и никто не обратил на меня внимания.

— Где его милость? — спросила Ула.

— Он у себя в кабинете, и мистер Ньюмен сказал, он был совершенно пьян уже к концу ужина.

Ула решила, что это и к лучшему, а Эми продолжала:

— Мистер Ньюмен говорит, леди Сара приставала к отцу, заставляя его избить вас, как он и обещал, но его милость ответил, что вы завтра утром к прибытию принца должны быть в приличном виде.

Больше Ула не желала ничего слышать.

— А теперь слушай, Эми. Ляг на кровать. Завтра тебя должны будут найти в таком виде.

Служанка выполнила все как было сказано и подняла голову, чтобы Ула смогла завязать ей рот салфеткой.

Сдвинув салфетку на шею, Ула сказала:

— Особых неудобств это не причинит, так как салфетку тебе надо будет поправить лишь тогда, когда ты поймешь, что тебя вот-вот обнаружат.

— Когда это случится, мисс?

— Постарайся, чтобы это произошло как можно позднее. Чем дольше все сбудут считать, что в комнате нахожусь я, а не ты, тем больше у меня шансов убежать подальше отсюда.

Судя по всему, Эми поняла это, и Ула показала ей, как связать себе ноги шелковым шнуром, которым были перевязаны тяжелые шторы.

— Это у тебя получится легко, — сказала она, — а теперь — самое сложное.

Девушка взяла с рукомойника тонкое льняное полотенце и перекрутила его так, что в нем получились две петли, в которые Эми смогла без труда просунуть руки. Затем, когда служанка развела запястья, узел затянулся, и сложилось впечатление, что она крепко связана и не может пошевелиться.

— Если ты сведешь руки вместе, — объяснила Ула, — ты легко сможешь освободиться, чтобы связать ноги и заткнуть себе рот.

Она говорила медленно, чтобы Эми все поняла.

— А после всего ты просунешь руки в полотенце и ляжешь на кровать. Все решат, что ты провела в таком положении всю ночь.

Ула не стала высказывать вслух свою мысль о том, что, когда бегство раскроется, все будут настолько озабочены ее исчезновением, что никто не обратит особого внимания на то, как связана горничная.

Ула заставила Эми повторить несколько раз то, что ей предстоит сделать, и наконец успокоилась. Тогда она сказала:

— А теперь я пойду, Эми, но я возьму ключ с собой, так что, когда твои крики услышат, придется взламывать дверь.

— Его милость говорил, что хочет взять ключ на ночь себе, — ответила служанка.

— Обнаружив, что ключа у него нет, — сказала Ула, — дядя решит, что ты легла спать, оставив его у себя. А если сказанное Ньюменом — правда и он за ужином выпил много кларета и портвейна, до утра он об этом и не вспомнит.

Уле уже давно было известно, что граф, если злится или чем-то встревожен, имеет привычку изрядно выпить.

Перед тем как истязать ее, он всегда выпивал несколько бокалов вина или бренди. Его гнев распалялся еще больше, и побои становились жестокими.

Еще до возвращения Эми Ула переоделась в бледно-голубое шерстяное платье. У него был наглухо застегивающийся воротник, отделанный простеньким кружевом.

Это платье сшила ей много лет назад ее мать, и теперь оно было Уле коротковато.

Но никакой другой одежды у нее не было. Оставалось только радоваться, что служанки, принесшие из ее спальни ночную рубашку, захватили и домашние туфли.