Но дочь не слушала его.

— Я хочу это платье, папа.

Ула чувствовала, что Сара рассматривает ее.

— Пусть Улу отнесут наверх и разденут. После этого можешь забить ее до смерти — мне все равно!

— Не стоит вызывать недовольство принца Хасина, — возразил граф. — Он хочет отвезти к себе в Кумар английских лошадей, и я собираюсь ему кое-что показать перед тем, как состоится бракосочетание.

— Что ж, мне нужно только платье Улы, — сказала Сара, — хотя если его высочество подарит мне несколько алмазов, я отказываться не буду.

— Положись на меня, — ответил граф.

Их разговор прервал донесшийся из-за двери голос:

— Вы звонили, милорд?

— Да, Ньюмен, — ответил граф. — Распорядитесь, чтобы мисс Форд отнесли наверх, раздели и положили в кровать.

— Хорошо, милорд.

— Ее нельзя помещать в прежнюю спальню, — продолжал граф. — Пусть ее отнесут в комнату, в которой нет ее одежды. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они сбежала. Вы понимаете?

— Да, милорд.

— Отнесите ее в Дубовую комнату, что в конце коридора на втором этаже, и скажите горничным, чтобы те скорее раздели ее, так как леди Сара хочет получить это платье. Мисс Форд должна быть заперта в этой комнате, ключ от которой пусть принесут мне.

— Да, милорд.

— Если она снова убежит, — добавил граф, — каждый, кто поможет ей в этом или не попробует помешать, будет немедленно уволен без рекомендаций!

— Понятно, милорд.

Ньюмен в сопровождении одного из лакеев подошел и склонился над девушкой. Ее взяли за руки и за ноги, вынесли из кабинета и стали поднимать по лестнице.

Наверное, с безразличием думала Ула, теперь уже всей челяди известно, что произошло нечто чрезвычайное.

Она слышала, как в коридоре перешептывались служанки.

— Мисс Форд следует отнести в Дубовую комнату в конце коридора, — распорядился Ньюмен.

Он приказал раздеть и запереть Улу и повторил слова графа о том, что каждый, кто поспособствует ее бегству, будет немедленно уволен.

— Она в обмороке, — заметила одна из женщин, когда мужчины уложили девушку на кровать.

— Похоже, его милость ударил ее, — ответил Ньюмен, — и она, должно быть, падая, ударилась обо что-то головой.

— Бедняжка! Как жестоко с ней обошлись!

Ула узнала голос Эми, молодой горничной, очень милой и доброй девушки.

— Поосторожнее, Эми, — предостерег ее Ньюмен. — Если мисс Уле снова удастся бежать, нам всем придется несладко.

— А я вот что скажу, мистер Ньюмен: стыдно смотреть, как его милость обращается с нею! Хуже, чем с последней служанкой, а ведь это его племянница.

— Лучше держи эти мысли при себе, — посоветовал Ньюмен, — или скоро тебя выставят за дверь. Пошли, Джеймс.

С этими словами мужчины покинули комнату, и Эми вместе с другими служанками раздела Улу.

Девушка решила как можно дольше притворяться бесчувственной, надеясь выиграть время и найти какой-нибудь выход. Она позволила снять с себя красивое платье, на которое положила глаз Сара.

Затем Улу одели в принесенную из ее спальни старую ночную рубашку, всю в заплатах.

Девушка лежала, не шелохнувшись, до тех пор, пока служанки не ушли и в замке не повернулся ключ.

Только тогда она открыла глаза и окинула комнату полным отчаяния взором, ища путь к спасению.

Однако Ула сразу же поняла, что бежать из комнаты можно было бы только в том случае, если бы у нее были крылья, и она смогла бы улететь в окно.

В доме, выстроенном в георгианском стиле, были очень высокие потолки, и уже окна второго этажа находились так далеко от земли, что Ула, выпрыгнув вниз, если и не разбилась бы насмерть, то непременно сломала бы себе руку или ногу.

Усевшись на кровати, она оглядела массивный шкаф из красного дерева, ночной столик, умывальник с фарфоровым кувшином и тазиком, стулья и прочие предметы обстановки, находящиеся в комнате.

Комната эта была гораздо лучше той, которую Уле выделили первоначально в крыле для прислуги на третьем этаже.

В то же время девушка заметила, что шкаф совершенно пуст. Хотя служанки и оставили в комнате ее старое простенькое фланелевое платье и домашние туфли, бежать, если и возникнет такая возможность, было не в чем.

— Что мне делать? Что делать? — шептала Ула.

И снова она мысленно послала мольбу маркизу Равенторпу, призывая его прийти на помощь и спасти ее.

Ула понимала, что это невозможно. Но ведь маркиз уже спас ее, когда она сбежала из Чессингтон-холла без гроша в кармане, собираясь попасть в Лондон.

Он один раз спас ее от принца Хасина, возможно, каким-либо чудом ему удастся сделать это снова.

За долгие часы, проведенные в полном одиночестве, Ула решила, что скорее умрет, чем позволит принцу прикоснуться к ней, хотя как лишить себя жизни, она не имела понятия.

В оружейной есть ружья и пистолеты, на кухне много ножей, но попасть туда нет никакой возможности.

В полумиле от дома протекает быстрая речка, местами достаточно глубокая, чтобы утопиться в ее водах. Но как до нее добраться? Дверь заперта, и открыть ее невозможно.

— Господи… помоги мне… помоги мне. Должен же быть… какой-то путь к спасению. Я не могу… выйти замуж за принца!

Интересуясь восточными религиями, Ула знала, что ислам позволяет мужчине легко развестись с женой, которая ему надоела.

Если у принца Хасина уже есть несколько жен, что весьма вероятно, так как на Востоке мужчины женятся рано, ему достаточно всего лишь сказать одной из них: «Я развожусь с тобой», и он станет свободен и сможет жениться снова.

Но Ула испытала отвращение не столько от мысли, что ей придется стать женой мусульманина, сколько от того, что она будет принадлежать принцу Хасину.

Зло, которое она почувствовала, едва познакомившись с принцем, теперь, казалось, со всех сторон обволакивало ее. Девушке хотелось кричать и кричать, чтобы выплеснуть наружу обуявший ее ужас.

* * *

В пять часов вечера Ула услышала за дверью какой-то шум, и пока кто-то вставлял в замочную скважину ключ, она быстро легла на кровать и закрыла глаза.

По тяжелым уверенным шагам она сразу же поняла, что в комнату вошел ее дядя. «Наверное, уже приехал принц», — холодея, подумала девушка.

Подойдя к кровати, граф удивился, обнаружив Улу, как он решил, все еще в бессознательном состоянии.

Девушка почувствовала на себе его пристальный взгляд, услышала тяжелую одышку, вызванную подъемом по лестнице.

Она лежала не шелохнувшись. Наконец граф сказал: