распухли и покраснели, само же лицо было еще бледней, чем прежде. Она пару раз провела пуховкой по щекам, подмазала пересохшие губы помадой и распахнула дверцу.

– Береги себя, – глухо произнес Тенгиз, избегая смотреть Вале в глаза.

– Постараюсь. – Она резко отвернулась от него и зашагала к подъезду.

Надежда умирает последней, и Валя, несмотря на открывшуюся ей правду о любимом, тем не менее все же ждала, что Тенгиз окликнет ее, остановит. Скажет, что не сможет без нее, что найдет способ заставить отца изменить свое мнение и позволить им встречаться. Ведь она все равно продолжала любить его – нельзя вот так, в один момент взять и разлюбить человека, который был тебе дороже всего на свете.

Но Тенгиз ничего такого не сделал: не позвал Валю, не кинулся за ней следом. Она услышала, как за ее спиной хлопнула дверца машины, тихо взревел мотор, а потом стало тихо.

Только тогда Валя оглянулась, с тоской и болью поглядела вдаль, туда, где скрылась обсыпанная снегом «десятка». И толкнула дверь подъезда.

14

Она молила бога, чтобы тетки не оказалось дома: иногда та задерживалась на работе до восьми, а сейчас было лишь семь с минутами.

Однако Евгения Гавриловна уже вернулась. На вешалке висели ее шуба и шапка, а сама тетка по обыкновению хлопотала на кухне.

Валя потихоньку разделась и попыталась незаметно прошмыгнуть в комнату, однако не тут-то было: Евгения Гавриловна моментально услышала ее и высунула в прихожую сердитое лицо.

– Здравствуй, что ли.

– Здравствуйте, – устало проговорила Валя и, инстинктивно прикрывая живот, протиснулась мимо тетки.

– Что-то раненько ты сегодня пожаловала. – Евгения Гавриловна сложила руки на груди и прислонилась к стене.

Кажется, она не слишком торопилась к своей стряпне, или, может быть, готовка наскучила ей, хотелось поболтать развлечения ради.

«Сказать, что меня уволили, или не говорить? – мелькнуло в голове у Вали. – Все равно придется, иначе как объяснить, что я больше не буду ходить на работу. Но тогда нужно и причину выложить, по которой меня выгнали».

Пока она раздумывала да колебалась, в комнате вовсю надрывался Петруша.

– Вор-ры, вор-ры! Кар-раул! Гр-рабят!

– Вот бешеная птица, – в сердцах проговорила Евгения Гавриловна и, неожиданно цепко ухватив Валю за руку, приказала тоном, не терпящим возражений: – Ну-ка, пойдем в кухню, потолкуем.

Валя молча подчинилась.

На плите кипела, исходя паром, огромная кастрюля. Стекла запотели, вкусно пахло борщом и домашними котлетами. Валя невольно сглотнула слюну – в обед она почти ничего не ела из-за сильной тошноты.

– Сядь, – велела Евгения Гавриловна. Она подошла к плите, убавила огонь, помешала содержимое кастрюли половником и устроилась на табурете с противоположного конца стола. Выражение теткиного лица не предвещало ничего хорошего.

– Ты что ж, Валентина, совсем за дуру меня держишь? Думаешь, раз старая, и мозгов уж никаких нет? И глаза ничего не видят, так, что ли? – Евгения Гавриловна пробуравила Валю пристальным взглядом.

Та смотрела на нее с тоскливым ожиданием. Сейчас начнется третья серия. Мало ей сволочи Лидии Александровны, мало Тенгиза, трусливо отрекшегося от нее, так еще и эта старая грымза теперь будет пить из нее кровь. Заметила, значит, догадалась. И то сказать, давно пора.

– Я-то гляжу, пухнет девка с каждым днем, – зло говорила Евгения Гариловна. – Живот растет, а она молчит себе, будто святая. Когда рожать думаешь?

– В мае, – тихо ответила Валя.

– Очень хорошо! И куда отродье свое принесешь? Сюда?

– Нет. Домой поеду.

– Вот и поезжай! – Тетка решительно встала с табуретки. – Завтра же. Я и билет тебе возьму. Обманывать не вздумай – с дитем на порог не пущу. Мало того, что я как за родной за ней полгода хожу, есть-пить хлопочу, так она мне за это подарок взялась преподнести. Глаза б мои тебя, бесстыжую, не видели!

– Завтра не уеду, – твердо проговорила Валя.

Она уже успела все обдумать и пришла к выводу, что появиться в Ульяновске ей можно не раньше конца апреля. До этого времени Валя побудет в Москве и даже попытается найти какую-нибудь разовую работенку, чтобы подкопить деньжат. Главное, упросить тетку разрешить ей остаться еще на чуть-чуть, убедить, что она не собирается рожать в столице.

– Не завтра, – повторила Валя и тоже поднялась из-за стола.

– Ты что, спорить со мной? – Длинное лицо Евгении Гавриловны пошло неровными красными пятнами. – Дрянь неблагодарная! Шлюха! Да я тебя с милицией… – Она обеими руками схватилась за горло, будто кто-то невидимый вдруг начал ее душить, повторяя, как заведенная: – Дрянь, дрянь!

Валя с ужасом глядела на изрыгающую ругательства тетку. Кажется, сегодня она это уже слышала: она «неблагодарная тварь», «хищница» и прочее. Господи, неужели все это лишь за то, что она попросила немного задержаться?

Валя почувствовала, что тоже задыхается. В висках бешено запульсировала кровь, ребенок в животе яростно толкнулся, затем еще и еще.

– Ладно! Хорошо! – Она рванулась из кухни, пулей влетела в комнату и принялась запихивать в сумку вещи.

Руки ее тряслись, затылок разламывался от дикой боли.

– И пожалуйста! И обойдусь! На вокзале буду ночевать! – Валя с треском задернула «молнию», схватила сумку за ручки, выскочила в прихожую и едва не сшибла тетку.

Та стояла посреди коридора, стараясь загородить от нее входную дверь. Валя, не обращая на Евгению Гавриловну внимания, сорвала с вешалки куртку.

– Валентина! – Теткин голос осип и дрожал. – Остановись! Стой, говорю!

– Пустите! – Валя быстро нагнулась и натянула сапожки. Затем так же резко выпрямилась и едва не вскрикнула от острого спазма в животе. Судорожно вдохнув, она с ненавистью глянула на Евгению Гавриловну. – Пустите, ну!

– Да куда сейчас-то? Ночь на дворе. Погоди, сядь. – Та попыталась дотронуться до Вали, но она метнулась в сторону. – Зря, Валентина. Зря обижаешься. Я ведь права – домой тебе надо. А сейчас – останься, не дури. Завтра по-людски все сделаем, купим тебе билет. Я сама провожу на вокзал… – Вид у тетки был уже не устрашающий, а растерянный и даже жалкий. Подбородок мелко подрагивал, лицо из красного сделалось серым.

– Не надо мне вашего провожания! – выкрикнула Валя и снова скривилась от боли. – Отойдите от двери, дайте выйти! – И, прежде чем Евгения Гавриловна успела что-то произнести, она с ловкостью отчаяния обогнула ее и вылетела из квартиры.

– Ну и беги! – заорала вслед разъяренная тетка. – Беги, беги! Небось далеко не уйдешь, вернешься через час.

«Вернусь, как же, держи карман шире!» – пробормотала Валя, стремительно спускаясь по ступенькам. Она в ярости даже про лифт позабыла, выбежала на улицу, всей грудью вдохнула свежий морозный воздух и остановилась, затравленно озираясь