– Варька на свидание сейчас побежит, а Катерина книжку ляжет читать. Она из своей комнаты поздно вечером не выходит. Но ты на всякий случай покарауль. Если вдруг услышишь шаги – сразу беги ко мне, – велела Мария Игнатьевна.

– Неужто Степан Прокофьевич в шкаф полезет? – хихикнула Глаша.

– Да где взять такой шкаф, чтобы наш мэр там поместился? – невольно улыбнулась Кабанова. – Да и не Катьку надо опасаться.

– А кого? Мэршу?

– Разговорилась! Иди – встреть.

Степан Дикой вошел в спальню, стараясь не шуметь. Выглядело это комично.

– Что это с тобой? – прищурилась Мария Игнатьевна. – Тихона нет. Уехал.

– Да едва с Борисом у твоего дома не столкнулся, – с досадой сказал Дикой. – Хотел через заднюю калитку проскочить, там темно, хоть глаз выколи. И хорошо, что темно. Наткнулся на его машину, она приметная. Но Борис меня, похоже, не узнал.

– Видать, Варю поджидает.

– Что-то не верится мне во все это.

Дикой сел на огромную кровать и неторопливо стал раздеваться. Снял рубашку, потом, пыхтя, стянул брюки.

– Соскучился, – сказал он, снимая носки и заталкивая их под кровать.

– А по виду не скажешь. Что ж не кидаешься ко мне, как раньше? – тихо рассмеялась Кабанова.

– Так не мальчик уже. Да и куда ты денешься? – И Дикой, сопя, повалил ее на кровать.

…Мария Игнатьевна, лениво перебирая пальцами в золотых кольцах, заплетала черную косу, похожую на змею, перекинув ее через плечо, и задумчиво смотрела в окно. Дикой, устав и разомлев, изредка зевал и так же лениво щипал кисть темного, без косточек винограда, лежащего в тарелке на тумбочке. Там же стояла бутылка французского коньяка.

– Ты мне сказать чего-то хотела, Маша.

– Хотела. У Кудряша я сегодня была, – голос Кабановой звучал напевно, в нем сейчас не было прежней жесткости.

– Неужто дома? – Дикой приподнялся на локте.

– Нет. В офисе. Напугать его хотела.

– А он что?

– Наглости Ваньке не занимать. Сам стал меня пугать. Кулигиным. Да про пистолет вспомнил.

– Ай, ну его, – Дикой махнул рукой и опять откинулся на подушку. – Обойдется.

– Он мне, Степа, договориться предлагал. В любовники набивался.

– Чего-о?! – Дикой резко сел.

– А ты, никак, ревнуешь?

– Да я его в порошок сотру! – Степан Прокофьевич сжал огромный кулак. – А то все забыли, что я в десантуре служил. А потом охрану нынешнего губернатора обеспечивал, когда тот еще только-только политикой начал заниматься. Покушение, между прочим, предотвратил. Да я девятку из пистолета с двадцати пяти метров и сейчас выбиваю! И в рукопашной кого хочешь ушатаю! Хоть бы и Кудряша! Десант есть десант.

– Когда это было? – прищурилась Кабанова. – Да, Степа, был ты орел.

– Что значит, был? – рассердился Дикой. – А сейчас я кто?

– Сейчас ты мэр, – Мария Игнатьевна тихо рассмеялась и бросила косу. Потом легла, обняла Дикого за мощную шею и зашептала: – Я, Степа, однолюбка. Что мне Кудряш? Да хоть кто. Тридцать лет люблю одного мужика, хоть и не сложилось у меня с ним. А все равно люблю. Ни на кого другого даже не посмотрела с тех пор, как без мужа живу. Да и при муже мечтала все о том же. Думала только, как бы с ним вместе быть. А вот он…

– Маша, ну сколько можно? Я каждый раз тебе это говорю: прости. Ошибся, с кем ни бывает?

– Ошибся?! Нет, Степа. Ты пожадничал, а не ошибся. И я сглупила. Эх, надо было тебе тогда соврать! Сказать, что Варя – твоя дочь. Скажи я так – и Калинов был бы сейчас другим. Может, и нас с тобой здесь не было, но зато мы были бы счастливы. А деньги всегда можно добыть. Гадалке поверила! Картам! Вот что значит молодая была. Да еще эти суеверия… Все в Калинове говорили: Мельничиха не врет. Карты ее не врут. Как она скажет, так и будет. А она мне: вижу двух детей от двух разных отцов. И ни за одним тебе не быть. Ну, как она узнала, что я беременна, скажи? Когда я только накануне сама об этом узнала.

– Она ведь баба. Есть ведь какие-то признаки. Или угадала. Бывает.

– Да она не только это угадала. Ни за одним не быть… Вот и живу, ни вдова, ни мужнина жена. Одно слово: Кабаниха. Ванька меня сегодня каменной бабой назвал, слышишь? А я не каменная. Несчастная я, Степа. Оттого и окаменела. Чтобы никто о моем горе не догадался. А тут еще Кулигин! Я в воскресенье на рынке прямо остолбенела. Вот уж не думала, что это когда-нибудь всплывет. Надо что-то делать, Степа. Иначе пропадем.

– Не паникуй раньше времени, – Дикой ласково погладил ее по волосам. – Я, как-никак, мэр. Прижмем мы Ваньку.

– А с Кулигиным что делать? – подняла голову Мария Игнатьевна.

– Уберем. Подчистим.

– Может, ему путевку в санаторий дать? Так ведь не поедет. Тут по-другому надо.

– Я знаю.

– А знаешь ты, почему моя обида на тебя с годами не проходит?

– Да я тебе все дал, что ты хотела! Кто твой бизнес-то крышует? Благодаря кому ты все подряды-то получаешь?

– Да ты от меня откупался! А я брала, да. Со злости брала. Ты на мне два раза не женился, хоть и обещал. Ты мне какие слова говорил, помнишь? Всю жизнь – любовница, – горько сказала Мария Игнатьевна. – Попробуй, поживи с этим.

Они помолчали.

– Дочек у меня и без Вари хватает, – сказал наконец Дикой. – А вот сын один. И я тебе за него благодарен. Как он, кстати?

– Звонил вчера. Доехал. Как бы не запил без пригляду. Я ему перед отъездом чуть не проболталась. Гены, говорю, потому и пьешь. А ведь Иван-то не пил, муж мой.

– Кто сейчас об этом помнит?

– Кому надо, тот помнит, – вздохнула Кабанова. – Господи, полночь уже! Тебе, Степан, пора. – Она встала и начала одеваться. – Я тебя провожу. А Глаша у ворот посторожит.

– Как пацан: крадучись, пешком, – покачал головой Дикой и тоже встал.

– А отправят губернатора в отставку, ты на мне женишься?

– Дочек жалко, малолетки еще, – с сожалением сказал Дикой. – Тихон-то уже взрослый. Куда же я от них? Вот подниму…

– Когда ты их поднимешь, я состарюсь, – жестко сказала Мария Игнатьевна. Она опять превратилась в Кабаниху. – Ладно, я знала, что ты так скажешь. Нас с тобой пуля повенчала.

– Какая пуля? – вздрогнул Дикой. – Ты что такое говоришь?!

– А то ты не знаешь? Сделай что-нибудь с Кулигиным. А не то я сама сделаю.

Они тихонько вышли в холл. Огромный дом спал. Горели только ночники да подсветка в нишах, верхний свет Глаша загодя потушила.

– Все тихо, хозяйка, – шепнула она. – Никто по дому не ходил. В той половине, где веранда, похоже, никого.

– Гуляет молодежь, – вздохнул Дикой. – А нам это на руку.