– Хочешь – поехали вместе на севера, деньгу зашибать.

– А у вас там есть телестудия? Я только на телевидении умею, больше нигде.

– У нас есть рация, будешь диджеем, – предложил альтернативный вариант Степура.

– Скучный ты, Мотя.

– Это я еще от наркоза не отошел.

– Так давай, клин клином, – нашелся Шутихин, – девчонок позовем, посидим, как в прежние времена. А то я уже две недели трезвый и злой.

– Слушай, Витася, а ну их, этих девок, – неожиданно скривился Мотя, – надоели.

– Так новых искать уже времени нет, – забеспокоился Витасик.

– Давай вдвоем.

– Ты это брось, – Витасик погрозил пальцем, – не знаю, что там тебе отрезали или пришили, но домогательств не потерплю, не посмотрю на двадцатилетнюю дружбу.

Ближе к вечеру зловредный Шутихин приволок-таки с собой прежних нудисток – Тоню и Таню. Удовольствия от общества Матвей ровным счетом никакого не получил, но, по крайней мере, разобрался, кого и как зовут. Одиллию звали Тоней, а блондинистую Одетту – Таней. Хоть какая-то польза от визита.

Ссылаясь на здоровье, Матвей с трудом выпроводил быстро набравшихся гостей и включил телевизор.

Несколько минут совершенно бессмысленно пялился в экран, мысли все, как металлическая стружка под действием сильного магнита, съехались в одну сторону – в сторону соседней квартиры.

С момента, когда он поцеловал Августу, прошли сутки. Неужели целые сутки? Или всего сутки?

Матвей поднялся с дивана и принялся ходить по комнате: шесть шагов в одну сторону, шесть – в другую. Сменил направление – вышло четыре шага. Клетка.

Наследнику нужен дом, для дома нужны деньги.

Жениться и уехать на север? Матвея обдало ужасом. Как же он не подумал об этом?

Сначала надо работу найти, а потом уже свататься. Или наоборот? А то вдруг что-то пойдет не так… Никаких вдруг. Она ответила на его поцелуй. Ответила!

Матвей представил Августу, вспомнил упрямые губы, смешавшееся дыхание, и его так проняло, что даже глаза защипало.

«Что это? Любовь, что ли? – с легким ужасом подумал он. – Или правда наркоз не выветрился?»

Семья – это одно, а любовь – это как-то слишком мелодраматично. Правда, любовь проходит, как и наркоз, так что есть надежда избежать мелодрамы.

Вечер пятницы Августа любила за обещания.

Представляла любимой чашкой, полной кофе. Или чая – по настроению.

Ты держишь ее в руках и знаешь, что тебя ждет много глотков-удовольствий. Первый глоток сделан, но все еще впереди – чашка почти полная.

Точно так же и с пятницей: ты знаешь, что это только первый глоток, а впереди еще суббота и воскресенье.

Если в пятницу уехать к подруге, то можно заболтаться под наливку и остаться ночевать.

Сидеть на летней веранде, слушать треск цикад и перешептывание листвы и строить планы, которым не суждено сбыться.

Например, о семье.

К сожалению, визит к подруге отменялся из-за Сергея: его фура стояла на ремонте, и он торчал у сестры, как три тополя на Плющихе.

Но эта пятница, как чашка, полная чаю, обещала много других мелких глотков-радостей: пирожное «картошка», два отличных фильма на разных каналах и продолжение сериала «Интерны».

Мечты о тихом пятничном вечере накрылись медным тазом – это Ава поняла еще на подступах к дому.

Дружок соседа (верный оруженосец, наглый, как танк), та же шмара, что за солью приходила, и еще одна, с таким же вызывающим макияжем и с таким же куцым умишкой, – Августа почти столкнулась с этой сворой во дворе.

Вовремя засекла, прибавила шагу и увела лифт перед самым носом у разудалой компании.

Ехала в гордом одиночестве и злорадствовала:

– Так вам и надо. – Будто лифт был последним в этом году.

Стоило попасть домой, уши, как у боевого коня, принялись ловить каждый звук в квартире соседа. За стеной разгоралось веселье.

Судя по звукам, сидели на кухне. Ну и черт с ними, ей дела никакого нет. Абсолютно никакого дела…

Да как он может? Сволочь! После того, что у них было?!

Пятница, которую она так любила, превратилась в кошмар. А о ночи даже думать не хотелось.

Сволочь, сволочь, сволочь!

Теплая компания по соседству испортила настроение, пятница дала крен, но Августа не теряла надежду. Случаются же чудеса на свете. Вдруг пробки выбьет или шмара окажется эпилептичкой.

Всегда надо надеяться на лучшее. Нельзя раскисать.

Можно еще что-нибудь придумать для удовольствия – пенную ванну, например, или что-нибудь другое, такое же приятное. Нужно подумать, что. Да хоть тот же Gipsy Kings.

Между бровями Августы залегла едва заметная складочка: черт бы все побрал.

Ее задрипанный «сони» в подметки не годится аппаратуре, которую она видела у соседа. На такой аппаратуре хард-рок слушать – все равно что под турбиной самолета стоять. И как он ухитрился здоровье сохранить в этом грохоте? Нонсенс.

Во времена инквизиции авторов и исполнителей такой музыки сожгли бы на костре. Ну, не сожгли бы, но «лицензию» на производство бы отняли – это точно. «Тут и без соседа хватает шума, – негодовала Августа, – не зря ведь городские быстрей теряют слух, чем деревенские. Он всех глухими сделает, поганец».

… Ужина не было, но Данька начистил картошки – так-так-так…

Интересно, кого он сегодня поколотил? Ни с того ни с сего Данька картошку чистить не станет – и к гадалке не ходи.

Сейчас она по-быстрому поставит картошку на огонь, левой пяткой нажарит навагу, и – ужин готов.

– Кому ты сегодня фейс начистил? – подступила с вопросами Августа, как только Данька освободил тарелку.

– Никому. – Выглядел братец невинным младенцем.

– Как же, рассказывай, – пресекла попытку выкрутиться Ава, – а то я тебя не знаю.

– Ой, конечно, ты же все на свете знаешь, – съехидничал Данька. – Если хочешь знать, я вообще на улицу не выходил – занят был.

– Чем это? Опять в стрелялки резался?

– Не угадала. Я у Матвея в гостях был.

– У… какого Матвея? – Голос Авы предательски дрогнул.

– У соседа нашего, который за меня вчера заступился.

– И что ты там делал? – Ужас сковал сердце, будто сосед был явным, откровенным педофилом.

– «Храброе сердце» и «Последнего самурая» смотрели. И еще ели кукурузные хлопья.

Названия этих фильмов Августе ни о чем не говорили, судя по всему, это были тупые боевики – что еще может смотреть примитивная личность? Опасность сохранялась.