«Чистка оружия — 16.25–17.00», а далее, как сказано выше, обед, свободное время и т. д.

Словом, как пелось в партизанском гимне:

Страшны врагу леса и перелески,

Стреляет в немца каждый бугорок…

Где мы прошли, там путь непроходим…

От расписания жизни лагеря брежневской эпохи «Зарницы» распорядок партизанского отряда отличает только отсутствие чая с козинаками в 16.20, а также песен у костра с запечеными земляными яблоками («пионеров идеал»)[58]. Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов то, что немцы вряд ли давали возможность пунктуально соблюдать весь этот распорядок (за годы войны в районе убито и расстреляно не менее 800 партизан). Правда, некоторые скептики утверждают, что распорядок составлен специально для того, чтобы ввести в заблуждение оккупантов относительно истинных лесных занятий партизан, подчиненных одной цели, выраженной в хитром силлогизме упомянутого гимна:

Скорей умрем, чем станем на колени,

Но победим скорее, чем умрем…

Ничем не примечательное селение в 13 км от Сорокино, куда сворачиваю с дороги в сторону Заречья и Каруз. Это селение — конечный пункт рейсового автобуса из Новоржева, совсем рядом граница Дедовичевского района, поэтому пограничный отрезок дороги ужасен — весь в колдобинах и гребенке.

Название Адорья — глухой псковской деревни, невольно вызывает в памяти название другого места — Одори (Odori), прекрасного бульвара в японском городе Саппоро, за которым расстилается злачный район с множеством сомнительных заведений, курилен, притонов якудза, укрытых за синими стеклянными стенами, сверкающими по вечерам рекламой всех цветов радуги. В кафе на широком бульваре, похожем на вашингтонский Молл, можно выпить самое дорогое в мире капуччино через коричную (то есть из корицы) трубочку, съесть в тихом ресторанчике свежайшие суши. После этого ресторана суши больше нигде в мире есть уже не хочется. Иногда на Одори устраивается пивной фестиваль чудесного хоккайдского пива, а в начале февраля, когда пушистые и чистые снега заваливают Саппоро и горы вокруг, на бульваре возводятся дивные ледяные скульптуры и дворцы, которые потом показывают по телевизору на все страны мира как чудо японской бесполезной изобретательности. В августе же, в день поминовения предков, тысячи японцев, одетых в яркие кимоно, с веерами в руках, изящно танцуют на бульваре под нескончаемую грустную и мелодичную музыку, будто бы льющуюся на Одори с окрестных темных гор.

Конечно, ни рекламы, ни суши, ни снежных дворцов, ни танцев в день поминовения предков в нашем Адорье нет. Зато здесь много лет назад стоял едва ли единственный от самого Порхова (87 км) столб с фонарем, благословенный свет которого во время осенней поездки в деревню позволял мне из припасенной заранее канистры дозаправить бак «Москвича» — все другие попутные деревни и такого фонаря не имели, а в темноте, известное дело, заливать бензин в бак себе дороже. Этот столб стал для нас истинным Ирминсулем — столпом мироздания древних саксов. Еще за несколько десятков километров до Адорья в машине начинался диспут — стоит ли столп сей, или новый Карл Великий (старый, как известно, срубил Ирминсуль в 772 году) случайно зацепил его своим трактором и тем самым разрушил правильный миропорядок и в месте предполагаемой дозаправки нашего старика ждет нас хтонический мрак и ужас?

Адорье знаменито особой породой прославленных беговых кур — «Сосо Adorius bellus», внесенных в Красную книгу по разделу пернатых. Эти куры славились своим перфекционизмом и необыкновенным темпераментом. Стоит въехать в деревню, как откуда ни возьмись перед самым капотом автомобиля появляется очередной отважный коко, который начинает нарезать во все лопатки прямо перед машиной, демонстрируя быстроту, упрямство и отточенную технику бега. Уклониться от состязания не удается ни одному из водителей, что тоже служит к славе беговых коко. Эти бега, сопровождаемые отчаянным кудахтаньем и азартными криками болельщиков[59]по обочинам, напоминают знаменитые пробеги быков перед корридой по улицам городов Страны Басков. Характеристики породы коко адорский изумительные: телосложение у них компактное, оперенье плотное, белого цвета, гребень листовой, небольшой, нрав веселый и дружелюбный, ума нет совсем, яйца с прочной скорлупой, мясо нежное и ароматное. Попытки некоторых австралийских предпринимателей из числа ушлых российских эмигрантов устроить здесь ферму «Аделаида — Русский мини-страус» на базе генерации коко адорских (с целью строительства 10-тысячного бегового стадиона и организации тотализатора) встретили дружный отпор трезвых и пьяных скобарей Адорья, всегда любящих искусство ради искусства, как японцы свои снежные парфеноны, ангкорваты и тадж-махалы.

Лично для меня Адорье — самое дальнее в округе место, где знают, что я непьющий из-за «подшитости» — легенда, пущенная в народ в первый год нашего поселения в Большом Кивалово в начале 1990-х годов с благой целью отвращения от нашего дома толп потенциальных собутыльников. Впрочем, местные узнали, что я доктор наук, и стали приходить ко мне и просить, чтобы я достал им спирта — ведь доктор же!

А еще в Адорье есть знаменитая «Лесопилка чертей», стоящая у околицы на отшибе. Она уже давно не работает. Только кучи потемневших, гнилых опилок говорят о ее некогда бурной социалистической деятельности. Уже давно уворованы, сданы во вторсырье и увезены в Эстонию (ставшую, как известно, в начале 1990-х годов лидером в мире по экспорту цветных металлов) электропровода, подводящие ток к лесопилке, заросла дорога к старому сараю, который, собственно, и называется лесопилкой. Но местные жители говорят, что иногда поздней осенью на одну ночь лесопилка оживает сама по себе и в полной тьме всю ночь слышен свист ремня, визг пилы, стук молотков, гулкий грохот неких изделий (судя по звуку — больших ящиков), бросаемых в кузов неведомо как туда проехавшей машины. Никто из местных не рисковал подойти к лесопилке и узнать, кто же так упорно трудится на ней. Даже самых отчаянных смущало то, что пила (судя по звуку) работала на полную мощность при отсутствии электропроводов на столбах, что сама трудовая деятельность неведомой бригады проходила в полной тьме, но мгновенно прекращалась с первым криком деревенского петуха[60]. Утром возле лесопилки не нашлось ни горстки свежих опилок, не виднелось следов и от подъезжавшей машины, сам же диск пилы оставался по-прежнему ржавым и опутанным паутиной. Кроме того, очевидцы упоминали проявление хрестоматийных атрибутов нечистого места: уханье совы, густой туман над близлежащей низиной, мертвенный свет луны, которая иногда выглядывала из-за туч, стоны мальчика, утонувшего лет сто назад в соседнем болоте, сырость и пронизывающий холод подземелья. Склонные к мистике дачники (которые узнавали об всем от местных только весной) утверждали, что на лесопилке по ночам нечистая сила изготавливает из какого-то особого чертова дерева аэродинамические гробы для полетов в стратосфере, а также гробы для упырей, которые не берет осиновый кол… Но спорить с ними никто не хочет… В общем, место все равно неприятное. Где-то тут есть еще и старый колодец, в который кинулись один за другим и свели счеты с жизнью (или как здесь говорят — закупались) трое братьев Григорьевых, впавших разом, после нескольких месяцев совместного беспробудного пьянства в белую горячку. Перед смертью несчастные нарезали по всей деревне в темпе, достойном коко, спасаясь таким образом от преследовавших их зеленых чертей, скакавших за ними большими прыжками. Теперь на страстной неделе пить воду из этого опоганенного самоубийцами колодца приходит разная нечисть. Но где расположен колодец, я даже не узнавал. Ну его к черту!