Друзья, не волнуйтесь (кстати, никто и не волнуется, как видно), со мной всё в порядке. Идут съёмки клипа «Colder»

Домашнее трудовое объединение «Кроты». Роем, режем, шлифуем. Быстро и элегантно. Вечером шахматы

Фото и выступление очень почётные – в левом углу видно, что на сцене к нам присоединился Urbix (Normunds Orlonoks), легенда Елгавской тяжёлой рок-группы Husqvarna

Молодежный хор из славного города Елгава. Стараемся! А как же – тут ведь решается вопрос, поедем ли мы на большой Праздник песни и танца? Забегу вперёд – спели отлично, поехали!

Это фото стало нашей первой рождественской карточкой. Традиции не сдаём. Каждый год радуем своих близких друзей новой фотографией и желаем счастья!

Евгений Гришковец:

Моя первая постановка на иностранном языке случилась с пьесой «Город» в Новом Рижском Театре. Повсюду тогда звучала песня BrainStorm «Maybe», так фирменно, иностранно – это были первые «как бы наши» ребята, ставшие известными на весь мир. И тут меня знакомят с парнем в смешной шапочке, страшно весёлым, кажущимся намного моложе меня по возрасту. У меня большой успех только что случился – и у него. Мы друг другу очень понравились, сразу.

Ренарс – как остриё кончика карандаша, алмазного лезвия; он самый светлый, чудесный, любящий мир и открытый латыш, я другого такого просто не знаю. Ангел, птица, дельфин – как угодно можно назвать его с этой лёгкостью души и любовью к людям. Неважно, на каком языке он поёт, ведь он поёт душой. Люди начинают улыбаться, когда просто видят его, это чудо. Он объединяет всех вокруг – сам этого не понимает и не должен понимать, ему про это даже говорить не нужно. У BrainStorm никогда не было текстов, как у ранней Земфиры, от которых бы останавливалось сердце.

Большие у меня вопросы и к их музыкальному материалу. Но благодаря Ренарсу BrainStorm невозможно не любить. И его самого не портит вся эта огромная любовь, которая на него изливается, я даже не могу себе представить Ренарса, ведущего себя грубо или заносчиво с кем-либо. Он уникален. И вся эта чудесность выражается в его голосе.

Песню «На заре» я услышал впервые в 1988 году, когда вернулся с тяжёлой, длительной, более трёх лет, службы на флоте. Песня тогда очень точно попала в меня, совпала с моим возрастом, юностью, ситуацией в стране. Я слушал её на кассетнике, гонял снова и снова, но мне всё время хотелось перемотать куплет, а значительно позже пришла идея и вовсе переписать его по-своёму. Взять новые слова и вставить прежнее исполнение Игоря Журавлёва было недостаточно, что-то необратимо устарело. Здесь нужен был даже не голос, а чистая и ясная душа. И я сразу подумал о Ренарсе. Он был остро-сегодняшним, в его интонациях слышно, что человек знает и любит то, о чем поёт.

Это привело к тому, что тысячи людей, которые прежде не знали «На заре», полюбили эту песню и поют хором – и русские, и латыши, вместе.

Хороший вопрос, мог ли такой человек, как Ренарс, заниматься не творчеством, а чем-то другим. Я думаю, нет. Есть люди, которые стоят на сцене, а ты отчетливо видишь их военными, шахтерами, спортсменами – но только не певцами. Ренарс на своём месте. Он исполняет ту самую задачу, которую ему было предписано исполнять.

Я сам не помню момент, когда мне захотелось писать, творить. Я, сколько себя знаю, всё время хотел заниматься искусством. Если я лепил из пластилина или рисовал, мне было важно слепить не лучше всех, а по-своёму, чтобы это было другим людям интересно, чтобы они это увидели. Когда я писал школьные сочинения, мне было обидно, что это прочтёт только учительница и больше никто. Я хотел писать не как попросили, а как рассказ, чтобы его прочли другие люди. Так было всегда. Конечно, я хотел, чтобы это всем понравилось, я и сейчас этого хочу, это нормально. Есть, конечно, тёмные личности, которые добрались до искусства и хотят, чтобы их произведения всех ужаснули, вызвали отвращение, но и они хотят при этом охватить как можно больше людей.

Далеко не каждый человек творец. И далеко не каждый, кому дан талант, становится творцом. По большей части, не становятся. Кто, по-вашему, больший творец – человек, которому был дан большой поэтический талант, а он ленился, пил, написал всего с десяток хороших стихов и всё прос*ал – или тот, кто долго учился и стал хорошим строителем? Ведь талант – это большая ответственность. Вдохновение – оно только для графоманов и начинающих юношей. Если это профессия, надо осознавать, что замысел может подолгу не приходить, и это не оправдание бездействию.

Нужно работать, искать, воплощать, тратить время – ничего другого не дано, не придумано. Человек может обеспечить свой талант трудолюбием, приличным поведением, вдумчивостью – а может всё просто спустить в унитаз. Талант всегда прекрасен, а вот человек, которому он достался, может быть гадким. А бывает, наоборот, прекрасный человек, лишённый всякого внятного таланта. Кто из них лучше? Я не знаю. Но я знаю многих талантливых людей, которые при этом настоящие чудовища.

Смысла в творчестве нет никакого, как нет смысла в искусстве. Есть таинственные причины возникновения творчества, какая-то внутренняя необходимость, которая движет людьми, а дальше уже они ничего другого делать не умеют и не хотят. Хочется произвести впечатление. Художественное. То, что ты мощно пережил в одиночку, когда через тебя шла трансляция, надо воплотить и людей порадовать. Причем, через слёзы в том числе – это высшая форма радости, когда человек плачет над художественным произведением, а не над собственной жизнью.

Помню, как однажды я шёл по Страстному бульвару зимой и заметил пожилого человека, типичного такого московского интеллигента. Он вышел погулять с собакой, день был не слишком морозный, и он присел на скамейку почитать книгу. Я прошёл мимо и подумал: «Хм, что-то странное, книга уж больно знакомая». Присмотрелся – а это мой первый сборник пьес, «Город»! Я постоял, посмотрел – он одну страницу перелистнул, вторую. Улыбается. Я тогда подошёл и сказал: «Это моя книга!» Он ответил: «Нет, молодой человек, извините, но это моя книга». Я объяснил, что эту книгу я написал – а он сказал, что ему её дети дали почитать. Какого-то особенного восторга или просто мнения о прочитанном он не выразил, но всё равно. Это был первый раз, когда я увидел, как посторонний человек читает мою книгу.