Виктор трясся в корзине уже целый час. Караван, даже не остановившись у блокпоста, проследовал своим путем, и это радовало. Вот только если бы так не затекали ноги и руки… Но тут вдруг верблюд остановился.

«Привал. Почему так рано?» — закрались нехорошие мысли. Вдруг его корзина оборвалась и он шмякнулся в ней прямо под ноги верблюду, причем плетеная крышка, которой Лавров прикрывал голову, вырвалась из руки и укатилась в сторону. Вокруг раздался хохот. Выбравшись из корзины и разминая затекшие суставы, Виктор увидел, что оказался в плотном кольце вооруженных до зубов моджахедов у центральных ворот монастыря Маар Такла (святой равноапостольной Феклы).

Из толпы к нему вышел молодой заносчивый араб, который был ему чуть выше плеча.

— Не укачало, рус? — спросил он на английском.

— Не ожидал, — не теряя самообладания, ответил Лавров.

— Моя служба безопасности вела тебя с того момента, как ты обманул нашего снайпера, — засмеялся араб. — Да, надо сказать, ты крут, хоть и старик.

«Был бы ты один, я бы показал тебе, какой я старик», — подумал Виктор.

— Я думаю, ты важная птица, — продолжал боевик. — Поэтому мы тебя сразу не убьем. Покажем нашему командованию. Обыщите его!

3

В трапезной монастыря Маар Такла боевики «Аль-Каиды» праздновали победу. Столы ломились от еды, доставленной из всех заведений Маалюли, — жареное мясо, засахаренные и свежие фрукты. Там, где всего пару дней назад тихо и скромно трапезничали христианские монахини, теперь пировали совершенно другие люди. Они иначе говорили, иначе жили, иначе любили и ненавидели, иначе умирали. Даже ели другую пищу. Кроме привычного кебаба и шашлыка, они ели сырое мясо — кеббанию, еду не для слабонервных, из овощей, специй и сырого фарша из парного бараньего мяса.

Сириец аль-Джуляни посмотрел на своего рыжего начальника, осушающего кубок, и шепнул иорданцу аз-Заркави:

— Ты успокоил гнев нашего куратора, уважаемый брат!

— Уметь держать свое слово при любых обстоятельствах — это навык, мешающий тебе жить, аль-Джуляни, и помогающий другим тобой манипулировать. И ты не должен забывать о своей главнейшей задаче.

— И что за задача? — улыбнулся сириец.

— Следить, чтобы его кубок был полон красного церковного вина для причастия.

Аль-Джуляни хмыкнул, иронизируя над пристрастием их рыжего куратора к алкоголю.

Рыжий в то время выслушивал доклад начальника службы безопасности аль-Гизаи.

— Уважаемый брат! Силами наших спецслужб мы обезвредили и обезоружили иностранного агента, замышлявшего худое. Возможно, он будет интересен твоей персоне.

Рыжий бросил затуманенный взор на аль-Гизаи.

— А ну покажи, кому мы сегодня отрубим голову в режиме прямой трансляции!

Громкий хохот окатил помещение трапезной. Так оглушительно смеялись моджахеды над веселой шуткой их белолицего брата и начальника.

Через минуту на пороге трапезной в сопровождении четырех моджахедов появился Виктор Лавров. Он посмотрел на рыжего и замер на месте:

— Густа-а-в?

Да, это был Густав Стурен, ученый-археолог, географ, палеограф и полиглот. Канадский миллионер и потомок выходцев из украинского шведского поселения. Эх, сколько приключений выпало на долю Виктора и Густава в Республике Сомали, на волоске от смерти, на острие у жизни! С каким отчаянием они боролись за себя! Как смогли подружиться, будучи почти врагами! Говорят, что крепче такой дружбы не бывает. Но время прошло, и вот уже Густав здесь, среди боевиков «Ан-Нусры».

— Викто-ор! О май гад! Витя-а-а! — подпрыгнул Густав и кинулся обнимать Лаврова.

Вся мусульманская верхушка группировки была в шоке. Их куратор обнимал этого шайтана-европейца! Минуты три Виктор и Густав общались обрывками фраз и междометиями, причем на непонятном окружающим русском языке.

— Похужел, но возмужал! — сказал Густав вместо «Похудел, но возмужал», когда схлынул первый поток эмоций.

— Я скучал по тебе! — улыбнулся Лавров. — Где бы мы еще встретились?

— Я молился за тебя и за твоих украинцев, Виктор! — серьезно ответил Стурен. — Семья, братские узы — вот то оружие, что хранит наши народы.

— Да уж, — многозначительно произнес Виктор и оглядел бандитов.

— Я молюсь, чтобы это оружие осталось прочным, — продолжил канадец.

— Ты помнишь, в пещере на окраине селения Зейла голос Иисуса из черного камня велел, чтобы обсидиан был со мной? Он и сейчас со мной… был со мной. — Виктор осекся. — Отобрали.

— Братья! Это мой друг и брат — украинский ученый Лавров! — обратился к моджахедам Стурен. — Надеюсь, и для вас он станет другом и братом! Верните Виктору его вещи!

— Но, уважаемый, — начал Ахмад аль-Гизаи, — он чуть не убил нашего снайпера! А потом пытался сбежать из Маалюли.

— Ахмад! Это мой друг и брат! Тебе этого мало? — побагровел от злости и без того краснолицый Стурен.

Канадец подал знак, и перед украинцем поставили пару тарелок с арабскими закусками — хумусом, массой из перетертого зеленого гороха с кунжутным маслом и всевозможными пряностями, и мутабалем — тоже массой, но из печеных баклажанов с чем-то, напоминающим кефир. И то и другое ели со свежим лавашем. Тут же поднесли кубок с вином, от которого Виктор, понятное дело, не отказался.

«Вот тебе пожалуйста: с корабля на бал. Или, как говорила моя соседка тетя Сара, с парохода на концерт», — подумал Виктор, который никак не мог поверить, что фортуна в очередной раз улыбнулась ему.

— Вздрогнули? — поднял кубок Густав.

— Еще как! — согласился Виктор.

И старые друзья, чокнувшись, выпили.

— Поешь чего-нибудь, Викто́р! Когда любишь человека, хочется, чтобы он ел. Если само сознание Иешуа решило, что ты хороший человек, значит, ты хороший человек. Смелый и отважный, чтобы спасти много жизней. Но великий человек умеет допустить, чтобы полезное зло свершилось.

«Что-то он очень говорлив стал не по делу», — насторожился Лавров.

— Вопреки всему, Виктор, — продолжал Стурен, — украинец, встреченный мной в эфиопском поселении Борама, способен не просто быть хорошим. Он способен стать великим. Как Бог и как Аллах.

Лавров кивнул головой, улыбнувшись. Но в голове гудели мысли: «Что-то я про Аллаха не совсем понял…»

Виктор настолько ушел в свои мысли, что не заметил, как последние слова произнес вслух.

— Да, да, Витя. Я уже принял ислам. И теперь я муслим.

— Так ты больше не ученый?

— Ученый, ученый, Витя. Еще какой ученый! Ты знаешь, сколько для меня как для научного деятеля открыл ислам? — весело заявил Густав.

Принесли заплечную сумку Виктора, отобранную при задержании. Он открыл ее и вынул оттуда подголовный камень Иешуа. Стурен посмотрел на плинфу.