— У него была семья? — спросила Эмили.

— Дочь и сын. После его смерти дочь эмигрировала на Пердью…

— Она предпочла Эко-Техов?

— Именно. А сын уже служил в космических силах Ардженти и так и не вернулся на Готланд. Жена его жила здесь еще тридцать лет, затем подарила Скальный Шпиль Фонду Шпиля и покинула Готланд.

— Как печально, — пробормотала Эмили.

Ван согласился с ней, но про себя.

— Вы лучше разглядите, на что похож Скальный Шпиль, если повернете налево, как только войдете, — продолжал молодой гид, — а затем надо из парадной гостиной пройти в зал для торжественных обедов, и далее по парадным комнатам. Опишете длинный овал и вступите, наконец, в кабинет по правую сторону от фойе.

— Спасибо.

Парадная гостиная казалась до странного современной, с длинным диваном. По обе стороны от него стояли два столика темного дерева, развернутые к восточным окнам. Единственный предмет, несомненно, из прошлого, находился в северо-восточном углу гостиной — концертный рояль с хорошей акустикой, обтянутый зелеными бархатными шнурами.

Из гостиной они перешли в зал для торжественных обедов, двадцати пяти метров длиной и десяти шириной, с полированным столом из вишневого дерева, протянувшимся на пятнадцать метров. Ван насчитал пятнадцать парных стульев по обе стороны и два у торца, еще восемь были расставлены по залу близ китайских шкафчиков и двух буфетов. Стол был накрыт для пышного пиршества.

— Мадам Рох это понравилось бы, — тихо заметила Эмили.

— Не сомневаюсь.

Из столовой они проследовали через коридор к буфетным, кухне и помещениям для прислуги. Еще час прошел, пока их привели в последнюю комнату этой экскурсии, кабинет за фойе. Они вошли. Стол располагался против широких окон. Вся стена за столом представляла собой встроенные книжные шкафы, где на каждой полке было изобилие старинных книг. Одна книга лежала раскрытая на столе.

— Не думаю, что я когда-либо видела так много книг в одном месте, даже в музее в Новом Ойсине, — пробормотала Эмили.

— Это музей, и они воссоздали обстановку, которая здесь была до того, как Бирнедота убили.

— Верно. В таком виде он все и оставил, когда уехал выступать перед ассамблеей, — вмешался гид из-за дверей в фойе. — Его жена заперла кабинет и никогда больше ничего здесь не касалась. — Он повернулся прочь, чтобы приветствовать новых посетителей, вступивших в дом с парадной веранды.

— Вы получите наилучшее представление, на что похож Скальный Шпиль, если…

Ван обошел стол, перегнулся над бархатными шнурами и напряг глаза, чтобы рассмотреть последние записи в том, что, очевидно, было дневником.

…15 Секста… ничего не остается, разве что еще раз попытаться убедить их глядеть в будущее, а не в прошлое. Нам всем жить в одной Галактике, какими бы ни были наше воспитание и внешность. В конечном счете, никто не будет властвовать над теми, кто этого не желает. Я пытался сделать из Готланда мир, где угнетения меньше, а справедливости больше, нежели где-либо в сфере влияния Ардженти… и мой успех может привести к моему концу. Увидим.

И больше ничего.

Ван выпрямился и кивнул самому себе. Он понимал, как написанное Бирнедотом можно истолковать в пользу Скандийского сепаратизма, но, если учесть сказанное полковником Марти, в альтернативе оказывалось еще больше смысла. Еще раз жизнь напомнила ему, как легко люди видят то, что желают увидеть.

А не видел ли и он то, что желал? Ван не думал так, потому что у него просто неоткуда было взяться пристрастности касательно истории Готланда. Зато имелось пристрастие пытаться придавать всему смысл, впрочем, возможно, это еще больший предрассудок, чем идеология.

— О чем вы думаете? — Голос Эмили звучал спокойно.

— Об истории. О том, как даже лучшие и самые одаренные сталкиваются с трудностями, если надо одолеть близорукость и жадность… И насколько подобное неизменно.

— Это… ввергает в депрессию.

— Простите. Надо будет когда-нибудь вам все объяснить.

— Это предложение. Оно достойное или недостойное?

— Должно быть достойным, — ответил Ван, когда они вернулись в фойе, в тот миг пустое. — Мы не знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы было иначе.

Эмили улыбнулась.

Они стали спускаться сначала по зеленой каменной лестнице, а потом по тропе на нижнем уровне, которая вела к парковке.

— Что теперь, командир?

— Хороший обед. У вас есть предложения?

— Одно или два. — В ее серых глазах вспыхнули искорки. Ван рассмеялся.

— Я поведу. А вы будьте навигатором.

— Считайте, что мы договорились.

Впервые за много дней Ван наслаждался жизнью.

В однодень, задолго до полудня, Ван находился в своем кабинете с двумя скандийскими констеблями: лейтенантом Рольфсом и сержантом Бентсеном. Теоретически Ван мог отказаться от встречи, ибо был стороной, подвергшейся нападению, и дипломатический прецедент ясно устанавливал право дипломата на самооборону, но на практике подобные отказы обычно плохо заканчивались.

После того как лейтенант почти час задавал вопросы, Ван начал склоняться к мысли, что следовало бы все же уклониться от свидания с этой парочкой.

— И вам не приходит в голову ни одна причина, по которой эти люди столь хорошего воспитания повели себя именно так? — спросил Рольфс.

— Никаких предположений. Ни один из них мне не знаком. Я провел в Вальборге всего две недели, и большую часть времени находился в посольстве, пытаясь понять, что не было сделано после смерти моего предшественника. Я спрашивал себя… Вы не установили что-то новое о тех троих?

— До сих пор в этом направлении мало прогресса, — отчеканил Рольфс. — Итак… касательно третьего… было ли необходимо применять силу до такой степени, до какой вы ее к нему применили?

— Думаю, я ответил на этот вопрос раза три, лейтенант, — устало произнес Ван. — Я был безоружен. Они все вооружены. Я просто пытался уцелеть. Я не прибег к смертоносной силе. — Он помедлил, а затем добавил: — Потребовалось заточение у вас, чтобы убить их. Я, конечно, никакого отношения к этому не имею. Что мне хотелось бы знать, это есть ли какие-то сведения о том, почему они затеяли нападение на меня. Я тоже задавал этот вопрос, минимум трижды, а вы никаких сведений мне не дали.

— У нас их действительно нет, сэр, — вежливо ответил Рольфс.

— Я думаю, это означает примерно то, что вы получили по своим каналам некие сведения, но не знаете, как их истолковать, и поэтому держите при себе до тех пор, пока не увидите в этом смысл.

Рольфс оцепенел.

— Я военный, лейтенант. Я не дипломат. Я был терпелив и отвечал на все ваши вопросы, стараясь как мог. Я ответил на все, самое малое, дважды, а на некоторые и четырежды. Вы не ответили почти ни на один из моих. Хотелось бы подчеркнуть еще раз, что именно я подвергся нападению. У вас есть свидетели. Есть даже записи уличного наблюдения, которые это подтверждают. И все же вы ведете себя так, словно подозреваете меня в злом умысле, как будто это нападение — моя вина.