— Мы едем в Кадис, — объявил я.

Луиза вздрогнула, как от удара.

— Куда мы едем?

— В Кадис, — ответил я. — Он понравится тебе. Он весьма популярен, э-э, среди немцев.

— Кадис? — переспросила она. — О чем, черт возьми, ты говоришь? Я не собираюсь ехать в Кадис.

— Поедешь.

— Нет, ни за что.

Я бросил взгляд направо, когда мы проезжали перекресток. О нет. Действительно, ни за что. Микроавтобус «мерседес» стоял примерно метрах в пятидесяти от дороги направо, но я не заметил ни Жан-Марка, ни его подручных. Мы проехали по мосту и сделали резкий поворот налево, к шоссе номер 340.

— Мартин, я не собираюсь ехать в Кадис. Останови фургон, — настаивала Луиза.

— Ты поедешь, — повторил я. — Поедешь, потому что тебе нельзя здесь оставаться, а я не могу придумать, куда тебе еще ехать.

— Я хочу домой! — воскликнула она.

— Домой, куда? В Германию?

— Нет, — заголосила она, — мой дом в крепости! Там, позади нас. Вот мой дом.

— Нельзя, — крикнул я, — потому что, когда они вернутся, не просто разгромят дом, но и тебя уничтожат! — Я долго смотрел в зеркало заднего вида, и, когда убедился, что нас не преследуют, сделал глубокий вдох облегчения. — Послушай, — продолжил я спокойно, — поедем со мной в Кадис, остановимся в прекрасном отеле с ванной, душем и всем прочим. У меня двести тысяч песет и около пяти граммов кокаина. Мы займемся покупками, искупаемся в океане и вернемся через несколько дней. За это время мерзавцы-лягушатники отвалят в Париж, и ты сможешь вернуться домой. Как ты на это смотришь?

Она выпятила нижнюю губу, и который раз я увидел в ней обиженную трехлетнюю малышку.

— Хочу домой, — пробурчала она, но продолжала ехать.

Я снова посмотрел в зеркало, надеясь, что Жан-Марк не преследует нас.

Чем дальше я отъезжал от крепости, тем длиннее становилась ее угрожающая тень надо мной. Она пугала меня так же, как и Луизу. Она угнетала меня, склоняя к признанию, что я сам объят страхом. Мчась по замусоренной дороге к побережью, мы поднимали за собой ворохи старых полиэтиленовых пакетов и пожелтевшей газетной бумаги. Я старался глядеть поверх заброшенных, неухоженных садов цитрусовых деревьев на нетронутую красоту ландшафта, среди которого мы ехали, убеждал себя, что любование красотами природы принесет естественное улучшение настроения. Нет нужды говорить, что это не срабатывало. Андалузия была еще одной моей женщиной, и она лгала мне. Я приехал сюда, очарованный роскошной цыганкой, и теперь, в палящем зное иберийского утра, просыпался, томимый жаждой, рядом со сморщенной старухой с фальшивым загаром. Только сейчас Андалузия вновь напомнила мне о своем очаровании, но именно сейчас этого было недостаточно. Тренькание колокольчиков коз разносилось в знойной дымке, как звон ее сережек, и я жал на газ, чтобы избавиться от нее и добраться до настоящей прохлады Атлантического побережья.

— Пошла к дьяволу, — подумал я вслух. Мне захотелось еще кайфа.

— Пошла к дьяволу — кто? — поинтересовалась Луиза.

— Все, — пробурчал я, и она, возможно, поняла.

Луиза закурила сигарету и отогнала от лобового стекла большое облако дыма.

— Приготовь мне дорожку.

Я бросил на нее взгляд.

— Я веду этот чертов фургон. Немного неудобно делать это прямо сейчас.

— Тогда дай мне порошок.

Я вздохнул.

— Луиза, нельзя занюхивать кокаин в фургоне на полном ходу. Он может разлететься повсюду. Подожди немного, ладно?

— Почему с тобой чертовски трудно иметь дело? — Она искренне недоумевала. — Поставь фургон на обочину и приготовь дорожки нам обоим — это ты можешь сделать?

Я остановился рядом с мусорной кучей и насыпал четыре тоненьких дорожки из пустеющей упаковки.

Луиза шумно вдохнула кристаллический порошок и подождала, пока кайф не проникнет в мозг. Она впервые ощутила вкус нового приобретения.

— Bay, хорошая вещь! Очень хорошая вещь! — Она наклонилась вперед и уставилась на меня. Прямо выстрел в упор в голову. — Кто тебе достал это?

— Ты знаешь, что никто, — только и мог я ответить в спешке. Это был не самый лучший ответ. Я следил за ней, она — за мной. Я наблюдал в ее зрачках события последних дней, ту же картину она наблюдала в моих глазах. Затем я с ужасом заметил, что начинается заключительная сцена.

— Ты мерзавец! — произнесла она с некоторым восхищением. — Это кокаин французов, не правда ли? — Она приподнялась на коленях на своем сиденье и, казалось, маячила надо мной, как призрак.

Я наклонился занюхать оставшиеся дорожки, не теряя ее из виду.

— Каких французов?

Она вздернула брови в предвкушении триумфа:

— Это ты скажи мне.

Я покачал головой:

— Не знаю, что за чертовщину ты несешь, Луиза. — Я почесал ухо и согнул в локтях руки. Не стал скрещивать их, когда увидел, что она за мной наблюдает.

Луиза зашлась в злобным смехе:

— Ты такой неудачник! Погляди, какой у тебя виноватый язык. Я тебе прямо в голову заколотила гвоздь, не правда ли?

— Ты вбила гвоздь в голову, — поправил я, но она уже поняла это, и ее энтузиазм начал спадать.

— Дай мне еще, — потребовала она.

— Ты неправильно поняла… — открыл было я рот.

— Немедленно! — настаивала она.

Можно было сказать ей: «Отвяжись!» — но наши отношения не допускали этого. Я глубоко вздохнул и вытащил упаковку из кармана.

— Надеюсь, ты больше ни с кем не делился этим, — вздохнула она, когда я отсыпал еще две дорожки.

— Конечно нет, — пробормотал я.

Когда Луиза втянула порошок, ее нос покраснел, как лампочка тревоги, и завибрировал, она откинулась на спинку сиденья, позволив алкалоидам влиять на ее мыслительный процесс.

— Ты намерен рассказать мне правду, намерен?

С ослабленным от наркотиков зрением я попытался различить вдали дорожный знак, затем скосил глаза на Луизу. Она ожидала ответа. Дым от сигареты «Мальборо» голубел между ее бледными губами, ее безжизненные каштановые волосы ниспадали прямыми прядями у загорелого лица. Сейчас ей было двадцать шесть лет, и она слишком часто забавлялась в последнее десятилетие. Это отразилось на ее лице, карих глазах с длинными ресницами, на ее руках. Хотя она еще сохраняла стройность и фигурой почти тянула на манекенщицу, ее фармацевтическая диета заострила черты ее лица до такой степени, что можно было порезаться, столкнувшись с ней.

— Разумеется, я собирался сообщить тебе, — сказал я, преодолев себя и вздрогнув от того, что крохотная часть моего мозга, не затронутая наркотой, возмутилась и пронзительно завизжала: «Идиот!»