На нем таки лежал твердый белый конверт с красной монограммой в углу. Заинтригованная, Венеция вскрыла его. На этот раз там было не извинение, а официальное приглашение выпить с ним кофе в его кабинете в одиннадцать тридцать.

Она вошла в кабинет спокойная, элегантная, в платье из джерси лимонного цвета, с высоко зачесанными волосами, подчеркивающими нежный изгиб длинной шеи. Дон Андре немедленно поднялся из-за письменного стола ей навстречу, усадил Венецию на кожаный диван и пододвинул к ней поднос.

— Будьте добры, разлейте кофе, сеньорита. — Он сел напротив нее и смотрел, как девушка наливает кофе — сначала ему, потом себе… — Я попросил вас прийти сюда сегодня утром, сеньорита, поскольку считаю своим долгом объясниться.

— Вы мне ничего не должны, сеньор. — Венеция протянула ему чашку и присела на диван.

— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я оказываю такие знаки внимания всем моим гостьям.

— Надеюсь. Пусть эти знаки внимания останутся в прошлом. Но я уверена, что испанские дамы могут увидеть в них намного больше, чем я.

— Потому что в Англии это считается нормальными отношениями между мужчиной и женщиной?

— Скажем, не необычными. И только дурочка начнет думать о свадьбе из-за них.

— В этом-то и кроется различие между нами.

— Если вас беспокоит то, что я вижу слишком много в ваших действиях, о которых вы так сожалеете, дон Андре, — он быстро взглянул на нее, подозревая, что она поддразнивает его, и нашел подтверждение своему предположению в блеске ее глаз, — то должна заверить вас — это не так. Как вы сами сказали вчера вечером, из этого не может ничего получиться.

— Но это, Венеция, никак не связано с вами. Вы очаровательны. А как вы сами думаете, почему у нас не может ничего получиться?

— Мы принадлежим к разным национальностям. Но, по-моему, это не является непреодолимым препятствием. У нас разные религии, — что важнее. Мы по-разному судим о тысяче вещей, это важно. Я целиком за свободу мыслей и действий, а вы, сеньор, хотите, чтобы люди ходили по рельсам. — Венеция увидела, как он нахмурился. — Простите меня, но это правда, а я страстно привержена правде…

— А я нет? — В его голосе звучала обида.

— Я этого не сказала, дон Андре. Я могла бы продолжать, сеньор, но думаю, что сказала достаточно. Может быть, теперь вы объясните свои слова.

— Вы все сказали за меня, Венеция. У меня есть определенные обязательства и убеждения, и я чувствую, что англичанка, особенно вашего темперамента, не будет им соответствовать.

На мгновение Венеция испугалась, что их разговор зашел дальше, чем она хотела.

— Чем вас не устраивает мой темперамент, дон Андре?

— Мне кажется, вы бы ставили под сомнение все, что делает мужчина.

— Только из любопытства, не ради критики.

— И вы бы навязывали свою волю — то, чего не делают испанские женщины.

— Я могла бы высказывать свое мнение. Это не значит навязывать свою волю. А вы действительно думаете, что испанки этого не делают?

— Они знают, где остановиться, где начертить границу, как вы бы сказали.

— Иными словами, где изящно сдаться, — усмехнулась Венеция, и в ее голосе прозвучал сарказм. — Где склониться перед властью мужчины.

— Да. — Он посмотрел на нее исподлобья. — А вы, сеньорита, не признаете власти мужчины?

— Не признаю. Власть. Я не люблю этого слова. Это создает в браке диктатуру.

— В следующий раз вы скажете, — продолжал сеньор, — что это делает женщин гражданами второго сорта. Разве не об этом сегодня кричат женщины в вашей стране и в Соединенных Штатах? Вы считаете, что здесь женщины — граждане второго сорта?

— Вы хотите, чтобы я была откровенной? Или тактичной?

— Давайте говорить правду, которой вы так страстно привержены.

Венеция решила проигнорировать насмешку, прозвучавшую в его словах.

— В таком случае — да, до некоторой степени. Я так считаю. Их жизнь ограничена детьми, домом и кухней. И небольшими светскими развлечениями, когда они собираются вместе, чтобы посплетничать друг с другом. Они наряжаются и холят себя ради своих мужчин, чтобы дождаться их одобрительного похлопывания, если те их вообще заметят.

— Вы просто дурочка, — снисходительно перебил он. — Я считал, что у вас больше ума и наблюдательности. Вы смотрите на вещи поверхностно и не даете себе труда заглянуть глубже. Вы не поняли, что наши женщины счастливы. Да, счастливы! Они имеют то, за что ваши женщины борются. Они довольны и счастливы, потому что делают то, что для них естественно. В Испании говорят, что женщина смотрит на мужчину, видя в нем мужа и восьмерых детей. И мужья обожают их.

— И пренебрегают ими, — добавила Венеция.

Он покачал головой, глядя на нее со снисходительной улыбкой.

— И если я дурочка, — вспыхнула девушка, — то вы — надменный феодал!

Она вскочила и прошлась по комнате, не в силах больше усидеть на месте, негодуя на его способность разозлить. Дон Андре наблюдал за ней с отстраненным интересом исследователя.

— То, чего я хочу, — она наконец остановилась, — партнерства, когда между мужчиной и женщиной отношения свободны и открыты. Я хочу быть частью того, что он делает, и чтобы он был частью меня. Хочу быть уверенной, что, когда ему надо обсудить проблему, он прежде всего думает обо мне. Хочу со временем становиться ближе к нему, не только в физическом смысле, но и во всем, что касается общих занятий и интересов. Хочу, чтобы мы вместе растили детей, а не я одна.

— Вы говорите как в скучной газетной статье.

— Видите, вы находите убежище в презрении, сеньор, — сердито бросила девушка, подойдя к его столу. — Вы видите невозможность примирения наших взглядов. Я бы не хотела сделаться балованной игрушкой для мужчины, которую он наряжает и увешивает драгоценностями, чтобы взять или бросить, когда ему вздумается.

Сеньор поднялся и встал возле нее. Венецию всегда немного раздражал его высокий рост, потому что приходилось смотреть на него снизу вверх.

— Балованная игрушка! Какие глупые слова вы употребляете, Венеция. Вас когда-нибудь кто-нибудь по-настоящему баловал? Имеете ли вы представление о том, что значит баловать? — Он нежно дотронулся до ее плеча. — Знаете ли вы, что такое отдавать любимому человеку всего себя безраздельно, не заботясь о том, кто над кем доминирует?

Он был совсем близко, и его темные глаза завораживали, манили… Его руки нежно-нежно обняли ее. Дон Андре притянул к себе девушку и не отпускал, пока она не успокоилась. Строптивый испанец поглаживал ее плечи, шею. Когда Венеция замерла, умиротворенная, он ласково приподнял ей подбородок. Чуть дотронулся губами до лба, затем покрыл поцелуями глаза и медленно, сладостно-медленно приник к губам. Время остановилось, и Венеции вдруг захотелось, чтобы так было всегда. Он заставил себя оторваться от ее неискушенных губ, прижал ее голову к своему плечу и стал слегка покачивать девушка в объятиях, словно укачивал ребенка.