* * *

Итак, культура — это набор полезных технологических и социальных инноваций, накапливаемых людьми и помогающих им выжить, а не коллекция случайных ролей и символов, выпадающих на их долю. Эта идея помогает объяснить, что же делает культуры похожими или, наоборот, отличающимися. Когда отделившаяся группа покидает племя и пересекает океан, горную гряду или ничейную территорию, инновации с одной стороны барьера не могут проникнуть на другую. Так как каждая группа изменяет свою коллекцию изобретений и соглашений, их набор в какой-то момент начинает отличаться, так же как и культура в целом. Даже если две группы оседают на небольшом расстоянии, но их отношения при этом враждебны, они могут поощрять отличающееся поведение, демонстрирующее, чью сторону занимает индивид, что дополнительно усиливает существующие различия. Это разделение и дифференциация наглядно видны в эволюции языков, возможно, самом очевидном образце культурной эволюции. Как подчеркивал Дарвин, эволюция языков очень похожа на происхождение видов, которое тоже часто происходит из-за деления популяции на две, в результате чего они развиваются по-разному20. Как языки и виды, культуры, разделенные недавно, похожи больше. Традиционные культуры Франции и Италии, например, гораздо ближе друг к другу, чем к культурам маори или гавайцев.

Психологические корни культуры также помогают объяснить, почему одни ее компоненты меняются, а другие остаются неизменными. Некоторые коллективные практики обладают огромной инерцией, потому что первому, кто попытается изменить их, придется заплатить высокую цену. Переход от левостороннего к правостороннему движению не может быть инициирован отдельным бунтовщиком или стихийным движением, но должен вводиться сверху (именно так и произошло в Швеции в пять утра в воскресенье, 3 сентября 1967 года). Другие примеры — разоружение в ситуации, когда враждебные соседи вооружены до зубов, отказ от привычной раскладки компьютерной клавиатуры или заявление, что король разгуливает без одежды.

Но традиционные культуры тоже способны меняться, и более серьезно, чем можно было бы подумать. Сохранение культурного разнообразия считается сегодня одной из важнейших ценностей, однако носители этого разнообразия не всегда с этим согласны. У людей есть нужды и желания, и, когда разные культуры сталкиваются, представители одной из них замечают, что соседи удовлетворяют те или иные потребности лучше, чем они сами. И, как учит история, когда замечают, они беззастенчиво перенимают то, что работает лучше. Культуры отнюдь не монолитны, они проницаемы и находятся в постоянном движении. И опять ярчайший пример — язык. Вопреки вечным сетованиям ревнителей его чистоты и усилиям языковых академий ни один живой язык не сохранился в том виде, в котором существовал столетия назад. Сравните современный английский с языком Шекспира или язык Шекспира с языком Чосера. Огромное количество других «традиций» возникло на удивление недавно. Предки евреев-хасидов не носили черных пальто и подбитых мехом шляп в ханаанских пустынях, а индейские племена с равнин не ездили на лошадях до прихода европейцев. Корни национальных кухонь тоже не так уж глубоки. Картошка в Ирландии, болгарский перец в Болгарии, помидоры в Италии, перец чили в Индии и Китае, маниока в Африке произошли от растений Нового Света и попали в свои «традиционные» страны уже после открытия Колумбом Америки21.

Мысль, что культура — это инструмент для жизни, может объяснить даже тот факт, что привел Боаса к противоположному мнению: он считал культуру автономной системой идей. Самая очевидная разница между культурами на нашей планете — то, что одни из них более успешны в материальном плане, чем другие. В прошлом именно благодаря этой разнице европейские и азиатские культуры истребляли культуры Африки, Австралии, Америки и Тихого океана. Даже в самой Европе и Азии судьбы культур были очень разными: некоторые превратились в мощные цивилизации с искусством, наукой и технологиями высокого уровня, другие застряли в бедности и были не способны противостоять завоеванию. Что позволило небольшой группе испанцев пересечь Атлантику и покорить империи инков и ацтеков, почему не наоборот? Почему не африканские племена колонизировали Европу, а европейцы — Африку? Ответ можно дать не задумываясь — богатые колонизаторы обладали лучшими технологиями и более сложным политическим и экономическим устройством. Но это снова ставит перед нами вопрос, почему некоторые культуры развивают более сложный жизненный уклад, чем другие.

Боас помог нам перерасти расистские учения XIX века, связывавшие эту диспропорцию с уровнем биологической эволюции рас. Его последователи, в свою очередь, утверждали, что поведение обусловлено культурой, а культура существует отдельно от биологии22. К несчастью, этот взгляд не давал ответа на вопрос, почему культуры отличаются одна от другой так сильно, словно они — случайное порождение вавилонской лотереи. Более того, различия не только не объяснялись, но и замалчивалась, так как люди могли неверно интерпретировать наблюдение, что одни культуры технологически более развиты, чем другие, в духе морального суждения о превосходстве более развитых обществ. Но нетрудно заметить, что некоторые культуры действительно успешнее удовлетворяют актуальные для всех потребности, например здравоохранение и комфорт. Догма, что культуры разнятся по воле случая, — слабое опровержение мнения, что у некоторых рас есть нечто, необходимое для развития науки, технологии и государства, а у других — нет.

Но недавно двое исследователей, работавших независимо друг от друга, убедительно доказали, что нет необходимости обращаться к понятию расы для объяснения разницы культур. Оба пришли к этому заключению, отказавшись от «стандартной модели социальных наук», согласно которой культура — случайная система символов, существующая независимо от разума отдельных людей. В трилогии «Раса и культура» (Race and Culture), «Миграции и культуры» (Migration and Cultures), «Завоевания и культуры» (Conquests and Cultures) экономист Томас Сауэлл так описал отправную точку своего анализа культурных различий:

Культура — это не система символов, застывшая, словно бабочка в янтаре. Ее место не в музее, а в практической повседневной деятельности, где она развивается под давлением конкурирующих целей и других противоборствующих культур. Культуры не существуют как простые неизменные «отличия», которыми нужно гордиться, они соревнуются друг с другом как лучшие и худшие способы добиться результата. Лучшие или худшие не с точки зрения стороннего наблюдателя, а с точки зрения самих людей, которые пытаются справиться с трудностями и стремятся к своим целям через суровую реальность жизни23.

Психолог Джаред Даймонд — сторонник эволюционной психологии и идеи согласования естественных и гуманитарных наук, в частности истории24. В своей книге «Ружья, микробы и сталь» (Guns, Germs and Steel) он отвергает общепринятое предположение, что история — это случайная последовательность событий, и пытается объяснить историю человечества на протяжении десятков тысячелетий в контексте экологии и эволюции человека25. Сауэлл и Даймонд убедительно обосновали мнение, что судьбы человеческих сообществ зависят не от расы, не от случайности, а от склонности человека пользоваться открытиями и изобретениями других людей и еще от превратностей географии и экологии.