– Иезуиты не утверждают ничего подобного, – запротестовал адвокат дьявола.

Я не отступалась:

– По мнению вашего ордена, кто согрешил первым – Адам или Ева?

– А кто вступил в связь со змеем? – как истинный софист, Вогийон отвечал вопросом на вопрос.

– Но, месье, это был змей или змея? – подхватила я. – И не говорите мне, что вы не видите сходства между извивающимся куском плоти, спрятанным в мужских штанах, и этим вероломным адским червем!

– Я понимаю, к чему вы клоните, – сказал он. – Надеюсь, вы не думаете, что я пришел к вам от лукавого?

– Ни в коем случае, месье, – ответила я, одарив его дразнящей улыбкой. – Как бы то ни было, я умею обращаться со змеями. И прошу вас, раскройте мне цель вашего визита.

– Я здесь, чтобы сообщить вам, что у нас с вами одни и те же враги, – сказал Вогийон. – Премьер-министр Шуасель пытается добиться изгнания иезуитов из Франции. И этот же человек может стать злейшим вашим врагом. Его сестра, ведьма по имени мадам де Грамон, имеет далеко идущие планы на короля. Если она узнает о ваших отношениях с Луи, она сойдет с ума от ревности. Эта гарпия имеет полную власть над братом, и поверьте, она заставит его сделать все, чтобы убрать вас с дороги.

Я не особенно следила за политикой, но знала, что премьер-министр Шуасель оказал Франции неоценимые дипломатические услуги. Он возродил казну после катастрофического альянса мадам Помпадур с Австрией. На его стороне были парламент, философы и литераторы. Вольтер и д'Аламбер, которых буквально обожествляли при дворе, поддерживали его. Более того, несмотря на свое уродство, Шуасель благодаря богатству и могуществу разбил множество женских сердец. Король прекрасно осознавал популярность премьер-министра. Меня же будут презирать, опасаясь получить новую Помпадур. На первый взгляд у Шуаселя имеется явное преимущество. У меня есть лишь одна сильная сторона: власть над королевским малышом. Она дает мне возможность влиять на его рассудок.

Вогийон решил, что у меня есть все шансы стать фавориткой короля, и пытался втереться ко мне в доверие.

– Иезуиты в совершенстве владеют логикой и основными принципами этики, – продолжал он. – Они способны уловить тончайшую грань между добром и злом.

– Так они говорят, – рассмеялась я. – Но в иезуитских рассуждениях больше хитрости, чем проницательности. Они способны поставить с ног на голову любые слова, в их руках окольные пути превращаются в прямые, а самые аморальные поступки – в добродетельные.

Вогийон встал в позу:

– Нет-нет! Так думают только те, кто не разбирается в дедукции. Границы истины часто кажутся непрочными. Как партия честных людей, иезуиты всегда принимают во внимание смягчающие обстоятельства, прежде чем судить о том, имело ли место нравственное падение. В вашем, например, случае Отец Небесный понимает, что, хоть земные наслаждения и отвращают вас от религиозного долга, в душе вы остаетесь глубоко верующим человеком.

– Но…

– Никаких но. Господь наш Иисус не терпит равнодушия, но любит искренние страсти. Наш Небесный Отец понимает, как сильно порок и добродетель зависят от обстоятельств, которыми человек не в силах управлять. Наш возлюбленный святой Игнатий учит, что в каждом поступке есть и зло, и благо. Если своим простительным грехом человек спасает других от совершения смертного греха, можно ли считать его поступок грехом? Может статься, Господь послал вас к королю во имя духовного возрождения французской нации. Если вам удастся убедить короля восстановить религию в том виде, как учит орден иезуитов, вы, несомненно, выполните священную Господню волю.

Герцог показал себя истинным иезуитом, способным найти оправдание всем моим грехам, если они служат его цели. Однако после часа оживленной беседы я уже не испытывала столь сильной неприязни к этому ордену лицемеров, мошенников и шпионов. Это была живая и умная обезьяна с хорошим чувством юмора. Я поблагодарила его за поддержку и пообещала ему свою.

Вскоре после ухода Вогийона ко мне зашел граф Жан. Мы поссорились из-за дележа очередных двухсот тысяч ливров. Я высказала обеспокоенность мнимым статусом графини и претендовала на большую часть денег. Он вспомнил о крупной сумме, которую он задолжал, пока вел меня к моему нынешнему положению, и пообещал и дальше действовать в моих интересах, организовав мне брак. Так что пока мне пришлось довольствоваться половиной суммы.

– Гийом мечтает стать твоим мужем, – сказал он.

– Привези его в Париж, – ответила я. – И чем скорее, тем лучше.

– Давай сначала убедимся, что его участие так уж необходимо. Мой гадкий брат – большой любитель роскошной жизни и редкий транжира. Ты должна удостовериться в том, что у короля на тебя есть серьезные планы, что ты для него не просто очередное увлечение. Без королевских денег Гийом камнем повиснет на нашей шее.

– То есть ты не уверен, что мне удастся привязать к себе Луи?

Граф Жан ласкал мою шею, покрывая ее нежными поцелуями.

– Иначе и быть не может. Любой мужчина – твой раб, киска.

Мое сердце забилось чаще.

– Я вся в твоих руках, – сказала я.

– Но когда ты станешь официальной фавориткой, я буду весь в твоих руках.

– Вот именно, – прошептала я. – Я больше не буду твоей шлюхой. Я буду твоей королевой. Тебя это возбуждает?

Жан расстегнул брюки и показал мне своего малыша в полной боевой готовности.

– Вот видишь, клиент созрел, – сказал он.

Я не могла отказать себе в удовольствии быть соблазненной мошенником Жаном. Мы наскоро разделались с аперитивом и перешли к пиршеству.

День оказался весьма насыщенным. Я освежилась в биде и собиралась одеваться к обеду, как вдруг появился Луи, которому удалось выкроить несколько минут.

Он вошел в комнату с видом побитого щенка, в его глазах стояла боль обожания. Я поняла, что моя власть над ним растет.

– Все утро я принимал посетителей, – сказал он. – Но все это время я мог думать только о тебе.

Я не стала рассказывать, что и у меня сегодня был день приемов.

Он поцеловал меня.

– Ты меня любишь? – спросил он.

– Я преданная слуга вашего величества, – ответила я. – В моих мыслях нет места для другого мужчины.

– Но любишь ли ты меня?

– Да! – выдохнула я, прикасаясь к его малышу, и на этом наш разговор был закончен.

Должна сказать, что я была не вполне искренна с королем. Я не испытывала к нему того неистового обожания, которое испытывал ко мне он, я не страдала романтической болезнью под названием любовь. Луи был способен утолить жажду роскоши, пожирающую меня изнутри. Его власть и несметные богатства кружили мою голову. Король был настолько любезным со мной, готовым выполнять все мои желания и щедрым в знаках признания, что чувства, которое отдаленно напоминало любовь, мне было вполне достаточно. Это была благодарность, удовлетворенная признательность. И разве становилась моя страсть меньше от того, что корни ее уходили в алчность, а не в похоть?