– В вашем государстве только журналистам, наверное, можно верить, – сказал молодой полицейский. – А в Штатах такого бы не допустили. Там за каждого бомжа дрожат.

Первую часть пути до Тбилиси Владимир Епишин молчал. Мы дали ему мандарины и боржоми, и он уничтожил все это за пару минут.

– Ты не представляешь, Оля, что там было, – неожиданно произнес он. – Я уж и не человек теперь.

В Тбилиси первым делом отправились на рынок. Одежду, которая была на нашем подопечном, пришлось выкинуть – она давно потеряла цвет и форму, а старые башмаки зияли огромными дырами.

– У меня и зубов-то нет, – оправдывался Епишин, складывая в пакет с одеждой зубную щетку, пасту и мыло.

– Ничего, дедуля, – подбодрила торговка. – И без зубов ты хоть куда!

– Какой он вам дедуля! – возмутились мы. – Ему 49 всего!

Женщина только ахнула.

Владимиру Серафимовичу действительно 49. После десяти лет рабства в Чечне он вместе со своим хозяином и стадом коров попал через перевал в Панкиси, где к тому времени уже обосновались беженцы из Чечни. Но и в Панкиси он не перестал быть рабом. Его заставляли пасти коров и овец, работать по дому, а за это давали похлебку из фасоли. Иногда – сладкий чай. Сладкий чай стал самым сильным воспоминанием о жизни в Панкиси. Потому что сладкого чая Владимир Серафимович не пил в Чечне лет десять.

Однажды он пытался бежать из Дуиси. Его никто особенно не держал. Без денег и документов он добрался до райцентра Телави, где обратился за помощью к мэру города и полицейским. Но ему не помогли. Сказали только, что если увидят еще, то отправят обратно, но не в Россию, а в Чечню. Не выдержав холода и голода, вернулся назад.

– Где ты был? – спросили его хозяева. – Мы тебя искали.

– Я хотел уйти в Тбилиси, в русское консульство, – признался беглец.

– Куда тебе идти, ты никому не нужен, – усмехнулись хозяева.

То, что было в Чечне, Владимир Епишин рассказал уже поздно вечером, когда, остановившись в тбилисской гостинице, мы пошли ужинать.

Сначала был город Серноводск и хозяин Ахмед Бакаев. Это был хороший хозяин. Он кормил своего раба и даже иногда давал ему немного денег – на сигареты и водку. Но раб все равно хотел на родину и через два года сбежал. Его нашел друг бывшего хозяина и увез в Аргунское ущелье. Там, в местечке под названием Альпийск, пленник пробыл чуть больше месяца. Новому хозяину работник не понравился. Раб не хотел сгибаться по ударами кнута, которым бил его хозяин, когда был не в настроении. И пленник снова убежал. По дороге в Серноводск его остановили. Спросили, чей он, и Епишин сказал, что ничей. Тогда его посадили в машину и увезли в Итум-Кале, к новому хозяину Амину Явлаеву.

– Это был зверь, – вспоминает Епишин, дрожащими руками зажигая сигарету. – Он бил меня по голове прикладом и стрелял в меня из автомата.

– Как думаешь, Вовчик, попаду в тебя или не попаду? – спрашивал хозяин, и работник боялся пошевелиться, потому что пули задевали его одежду.

Однажды ночью Епишин сбежал. Его искали три дня и нашли в километре от поселка: он заблудился в лесу. Сначала его отстегали плеткой, а потом устроили бега. Хозяин на коне бил пленника кнутом, пленник должен был убегать, а хозяин его догонял. Для этого созвали гостей, которые выражали свое удовольствие подбадривающими криками. После серии таких забав пленника заставили работать. На него взвалили огромную печку-буржуйку и отправили в гору, в соседнее село. Почти 5 км под ударами кнута и палок он преодолел за полдня. Печку дотащил, а сам слег с высокой температурой. У него началось воспаление легких, он кашлял кровью. Хозяин думал, что раб умрет, и называл его за это собакой. Но Епишин выжил.

Через два года Амин отдал своего работника родственнику по имени Арби. У Арби Епишина не били. Он пас коров и мечтал о новом побеге. К этому времени началась вторая чеченская.

– Пойдешь со мной в Шатили, коров погоним, – сказал ему хозяин.

Поздней осенью 1999 года Епишин оказался в Грузии. Тогда он еще не знал, что сбежать отсюда будет еще труднее, чем из Чечни.

Ночью в гостинице Епишин не спал. Он смотрел телевизор, щелкая кнопками и радуясь как ребенок. Когда я все-таки посоветовала ему поспать, он сказал:

– Меня, Оля, может, опять заберут, так я хоть телевизор посмотрю, очень уж люди там занятные.

Я пообещала Епишину, что никто его не тронет. Но он не поверил. В полночь, когда я заглянула в его номер, он сидел одетый, в новой куртке и кроссовках. Кровать была нетронутой.

В семь утра меня разбудил стук в дверь.

– Оля, за мной пришли! – кричал Епишин.

Лицо у него было мокрым.

– Кто за вами пришел?

– Там люди, они позвонили и сказали, чтобы я спускался.

Я велела Епишину закрыться в номере и спустилась вниз. Оказалось, что приехали сотрудники МВД

Грузии, которые просили Епишина проехать «для встречи с министром».

– Он никуда не поедет один, – сказала я. – Мы отвечаем за его безопасность.

– Тогда давайте поедем вместе, – предложили мне.

В 8.00 мы были в МВД, но встречи с министром не получилось. Вместо этого в полдень пресс-служба МВД созвала пресс-конференцию, на которой сообщила, что «МВД Грузии при помощи русской журналистки газеты „Коммерсантъ“ вывезло гражданина России Епишина из Панкиси, куда он попал из Чечни».

Журналисты попросили Епишина рассказать о том, что он делал в Чечне. Он рассказал.

– Вас били? – спросили журналисты.

– Нет, не били, – сказал пленник.

– Вас унижали?

– Нет, со мной обращались нормально.

– Скажите им правду, – не выдержала я. – Их не нужно бояться.

Тогда он рассказал. Про приклад автомата и про печку-буржуйку.

Вечером он признался, что боялся рассказывать журналистам правду, потому что ему угрожали и в Чечне, и в Панкиси.

– Будешь много говорить, мы тебя найдем и убьем, – успели предупредить Епишина кистинцы, когда он пробился ко мне в Дуиси.

До позднего вечера гостиницу, в которой мы остановились, осаждали журналисты. Я просила их дать человеку отдохнуть, но Епишин никому не хотел отказывать. Ему тоже было интересно.

– Пусть пишут, – добродушно улыбался он. – Может, это кому-то поможет.

Коллегам пришлось тяжело: Владимир Епишин давно не разговаривал по-русски. Он вообще давно не разговаривал.

Кто-то из коллег сказал, что хочет записать все о судьбе пленника на диктофон.

– А чего писать? – удивился Епишин. – Я ж не знаменитость.

Журналист ушел разочарованным.

Я подумала, что бывший раб по имени Володя прав. Ничего из того, что он пережил, не запишешь ни на камеру, ни на диктофон. Не запишешь того, о чем он думает поздно ночью, оставшись один в дорогом отеле. Наверное, о том, что был он хорошим работящим человеком, получавшим в колхозе хорошую зарплату – 350 руб. И о том, что от этого человека осталось.