меня в живую, ведь сегодня мы увидимся, Катюша.

Вздыхаю устало. Подтверждаю, такой тип мужчин выбесит любую.

— Что было тебе не понятно вчера?

— Лишь то, что ты умеешь сбегать, — серьезно резюмирует и шелестит бумагами.

— Потому что…

Я недоговариваю. Я не знаю, что сказать. Неоднозначность моих мыслей подводила лишь единожды в работе, только и всего, но я никак не ожидала, что наша встреча поставит под сомнения буквально каждый уголок здравомыслия.

— Потому что ты боишься, Катенька? — помогает найти слова Лазарев.

— Я ничего не боюсь, Семен. Я просто не хочу усложнять…отношения с мужем. Он неправильно поймет, если увидит меня с тобой. Это неправильно.

— Неправильно общаться с мужчиной? Мы вернулись в семнадцатые века?

— Вообще, — обняла себя одной рукой и встала около окна, — я не обязана перед тобой отсчитываться.

— Гордая, холодная, непреступная, как Эверест — гора такая, — сладко проговаривает, выписывая из сравнений, точно говорю, какую-то определенную картину, где моя пятая точка в сравнении с горой.

— Эверест покоряли не раз, так что не такой уж он непреступный, — не отстаю от него.

— Видишь, чего говорит. На Эверест залезли не раз, а она круче него.

— Заткнись, скалалаз.

Прокашливаюсь из-за резкой засухи. Индюк провоцирует и в то же время притягивает к себе. Температуры нет, горло не першит, в носу не образовался потоп, получается вирус никакой не подхватила. Тогда, Катя, какого хрена, ты с ним флиртуешь? Только не оправдывайся. Все и так понятно, что тебе приятно с ним общаться.

«Рука-лицо» — вот что подойдёт на данный момент.

— Когда ты прекратишь надо мной издеваться?

— Это следует задавать самой себе, Катюша.

— Напоминание для чайника, между нами ничего не будет! — гордо резюмирую, одной рукой упираясь в бок. — Не смей меня пальцем трогать, сверну к чертям!

— Бунтарка, — тянет, вызывая противостояние в стойкости. — А ты хочешь, чтобы я дотронулся до тебя прямо сейчас?

Вот те на! На секунду дизориентируюсь, продумывая, как следует ответить. А в голове тем временем пустыня с перекати поле, потому что включился контраст тепла и холода. Пошли помехи.

— Нет.

Серьезно?

— Где ты хочешь? — будто не услышав моей мольбы, дразнит. — Могу коснуться шеи, очертить от твоего уха и спуститься ниже, если ты позволишь…

От перевернутой ситуации внутренние мышцы бедра сводит. Рвано вздыхаю.

На мгновение он оказывается позади меня. Спина прижата к его торсу, одна рука, на тыльной стороне которой ветвятся вены, касается чувствительного местечка за ушком кончиками пальцем, спускается по шее, собирая рой возникших мурашек. Дыхание мужчины овевает кожу, опоясывает блокировки, которые старательно ставила.

— Я готов изучить каждый участок твоего тела. Особенно уделить внимание твоим грудям.

Мужчина проводит по ключицам и уходит вниз, делая настолько безоблачно, словно и нет всей разбалансировки в прикосновении; словно проталкивает тромбы, дабы раскрыть прелесть подлинного удовольствия от тактильного ощущения.

Искры обжигают внутренние стенки организма. Сосуд на шее начинает отчаянно пульсировать. Внешний мир закрывается, сосредоточившись на вдруг утяжелившем дыхании, срывающийся с шумом на том конце провода.

Не могу вздохнуть, пошевелиться, полностью парализовав в ненормальных ощущениях. Мерзко приятных. Вульгарно забвенных. Ничего себе…

— Я могу долго водить пальцем по твоей обнаженной спине, рисовать миры, о которых ты в себе не искала, путешествовать по твоему телу как Магеллан и изучать. Могу зайти дальше карты, дальше полюсов в самое пространство, где все забывается в моменте.

Прошу. Остановись!

Но я не выговариваю, не могу, рот склеили, в котором приторный вкус клея.

Его слова так безошибочно воспроизводят картину, и незаметно для себя свободная рука оказывается у меня на груди, в вырезе футболки. Соприкосновение моих пальцев с кожей рождает мучительную удрученность. Рука моя, но правит мной он. Описываю в своей голове, как бы собственнически он схватил меня за талию, дал прочувствовать накал в дрожащих телах; как надавил бы в поясницу, вынуждая прогнуться сильнее; как он бы коснулся там, не давая вырваться, только я уже не смогла бы сбежать; как сладко бы он ощущался внутри меня…

Между ног раскаленная лава бушевала.

— Чувствуешь, Катя? — шипит и стонет. Я знаю, что происходит за ничтожным расстоянием между нами. Прислушиваюсь к его низким стонам. — Тебя окрыляет навязчивость мыслей с моим участием. Ты хочешь меня целиком. Хочешь, чтобы я давил тебя своим телом, входил в него. Хочется оказаться в непроглядной темноте и остаться там, потому что так ты перестанешь биться от разрывающих тайн и последствий.

Учащается сердечный ритм. Аритмия. Когда находишься на грани жизни и смерти, нарушается частота и работа миокарды.

— Ты боишься столкнуться со мной. Мы оба хотим друг друга, признайся себе, Катя.

Прикрываю глаза, легкие жжет от не подступающего кислорода, потому что я забыла, как это делается. Он совсем рядом. Возможно голый. Заведенный. Я могу все бросить, прийти к нему и показать, какие цепи держали мое агрессивное пробуждение…

— Катенька, я купила в FixPrace деньги. Кое-как поймала последние две штучки, — лепечет заведено няня Таня. Звякает звонок, который выводит из транса и озаряет осознанием.

Черт. Я чуть ли не занималась с ним сексом по телефону.

Отвожу трубку от уха, гляжу на меняющиеся цифры под номером. Десять минут я позволила себя дурачить, буквально уничтожать в щепки. Что я опять наделала? Мне следовало остановить его. Я беззвучно стону. Какая я жалкая!

Отключаю телефон, прижимаю его к груди и на гнущихся ногах разворачиваюсь вокруг своей оси. В группу заходит улыбчивая женщина с глубокими морщинами, так как недавно ей перевалило за семьдесят лет, при этом похожа на шестидесятилетнюю (она считается живчиком среди нянечек). Крашенные в темный цвет с красным переливом волосы потеряли густоту из-за вечного надевания шапки. Опускаю глаза, ее наманекюренные ногти держат коробку с деньгами.

Завидев мое состояние, у тети Тани тут же опадают уголки губ. Я напрягаюсь, поняв, что она все знает, на моем лице очевидными буквами написано, чем я здесь занималась.

— Что случилось, милая? — Она встревожено подходит ко мне, дотрагивается до плеча. — Ты вся побледнела! Ты не заболела?

— Нет! — резко выпаливаю и прокашливаюсь, виновато глядя на нее. Нужно перевести тему. — Извини. Увидела в новостной ленте про животных. Люди начали новым методом убивать животных, рассыпая яд практически повсюду, что даже домашние подвергаются бесчеловечности.

— Ох. Я-то думала… — замолкает и сжимает губы. — Слава богу, у тебя все хорошо. Очень жалко собачек. Хорошо, что мой нашел щенят, пока их не убили какие-нибудь сволочи. Что-что, эти мрази понесут свое наказание. Собаки не просто так становятся бродячими: одних выбрасывают из-за сложности в ответственности, других — видите ли мешают. Бумеранг существует,