ходит отовариваться, так что его связи однозначно сработают на все сто — уверил я девушку, по-настоящему ни капли, не сомневаясь в блатных связях директора Елисеевского гастронома.

— А тут внизу написано, что записка от Ведьмака — Маша вопросительно на меня посмотрела, а дед Щукарь усмехнулся и покрутил седой ус.

— Он поймёт от кого — уклончиво ответил я и в этот момент все сидевшие в телеге насторожились, так как впереди на заросшем просёлке, появился конный милиционер в фуражке и форме капитана.

Он медленно ехал на молодой кобыле, нам на встречу. Увидев его Щукарь натянул поводья, и конь послушно встал. Милиционер же поравнялся с нами и с подозрением осмотрел меня и Машу, которая была облачена в кофту и жилетку тетушки Авдотьи, длинную юбку и резиновые сапоги.

Усатому мужчине было лет сорок, не больше. Высокий, явно здоровый и спортивный. Тело без лишней жиринки. На плече «СКС». Взгляд цепкий и характерный для работников Советского МВД. Я сразу понял, что это тот самый местный участковый из Тринадцатого километра, который по уверению Щукаря, очень не любит добираться до Немецкого тупика и деревни Артельной.

— Здравствуй Павел Лукич. А кого это ты в посёлок везёшь из своего захолустья? — спросил он с подозрением.

— Здравствуй Григорий Фомич. Да вот видишь ли, сослуживец моего внука Севки в гости наведался, а в доме шаром покати. Едем в сельпо за продуктами. А по пути Машку Северьянову встретили, да решили домой подвезти.

— Значит по пути Машу Северьянову встретили — с нажимом повторил милиционер и вопросительно заглянул девчонке в большие глаза.

— Я за малиной хотела сходить, да заплутала и не с той стороны от старой вырубки выскочила. Корзину обронила, думала совсем потерялась, а тут дедушка Щукарь по пути встретился, вот я к нему и напросилась в телегу — тут же подтвердила Маша, легко сыграв простушку и степенно поправила завязанный на голове платок.

— Ну допустим — проговорил капитан милиции, выказав явное подозрение и перевёл взгляд на Щукаря. — А я ведь как раз к тебе Павел Лукич направлялся. Хотел с тобой, старым таёжным ходоком, один вопросик прояснить.

— Так давай Григорий Фомич, до Тринадцатого километра вместе доедем и по дороге всё и проясним — предложил дед Щукарь и участковый кивнул, явно охотно соглашаясь.

Развернув молодую кобылку, он пристроился рядом с тронувшейся телегой. И судя по его повеселевшему виду, сразу стало понятно, что он совсем не против, обойтись без заезда в Немецкий тупик.

По всему выходило, что ездить он туда шибко не любил. Однако уже через пару секунд промелькнувшее выражение облегчения исчезло с его лица, и на нем появился отпечаток тяжких дум.

— Павел Лукич, я узнать хотел, ты случайно никого из шайки-лейки Кольки Кривого, рядом с Артельной недавно не встречал? — задал вопрос участковый и я сразу насторожился.

— Да нет. Уже почитай с весны ни одного браконьера в этой стороне не видел — соврал дед Щукарь, и сделал это мастерски. — А тебе зачем эти проходимцы? Что они снова магазин райповский обнесли или они опять корову колхозную украли?

— Да нет, вроде ничего такого за ними сейчас не числится. Но видишь ли Павел Лукич, люди видели, как они в эту сторону по старой вырубке, всей шоблой топали. А ещё жена одного нашего охотничка и по совместительству злостного браконьера, вчера ко мне прибегала, сказала, что муж из тайги не вернулся.

— Ну тайга она такая, и только свои законы чтит. В неё всякий войти может, а вот возвращаются далеко не все — проговорил дед Щукарь. — Так что кого надо она отпустит, а другого так наоборот навсегда заберёт. А если кого плохого забрала, так туда ему и дорога.

— Круто ты Павел Лукич берёшь. А если все дружки Кривого из тайги не вернутся? — спросил участковый.

— Так я думаю о них особо плакать никто не будет. Ведь там на каждом клейма ставить негде.

— Однако, они всё равно граждане СССР и я должен о них всё подробно разузнать — заявил участковый и тяжко вздохнул.

В этот момент я наконец смог сфокусировать взгляд и рассмотрел отблески его ауры. Никаких, даже минимальных признаков присутствия иного, не заметил, как и ярко выраженных черт присущих одарённым людям, однако кое чего мне показалось странным.

На вполне нормальной ауре обычного человека, виднелись едва заметные разводы, похожие на тончайшую бензиновую плёнку. Насколько я помнил, подобные метки встречались у тех людей, которые часто контактировали с темным Кукловодом и были у него под контролем.

Заинтересовавшись, я сотворил теневика, способного рассмотреть всё подробно и убедился в своей правоте. Однако серых нитей, через которые сильный иной мог контролировать участкового, не обнаружилось.

По дороге в посёлок, дед Щукарь продолжал перекидываться фразочками с капитаном милиции, и я заметил, что он не уходит в глухое отрицалово и пытается поддеть блюстителя Советского порядка, явно на что-то нарываясь.

Проехав рядом с нами до деревянного вокзала, участковый попрощался и остановил лошадь. А после этого я ещё около минуты чувствовал его взгляд, сверлящий мою спину.

Контора лесхоза стояла невдалеке от сложенных в штабеля, огромных скирд брёвен, собранных для вывоза железнодорожным путём. Так что первым делом мы направились туда.

Увидев телегу из окна своего кабинета, навстречу Щукарю вышел сам директор лесхоза. Коротко переговорив на пороге, они вместе зашли внутрь, а уже через пяток минут дед вышел и сунул мне в руку, толстый газетный свёрток.

После этого мы направились отвозить Машу. Добравшись до обычной избы, примостившийся на краю посёлка я проводил её до порога.

— Когда в Москву поступать покатишь? — поинтересовался я, едва она отворила незапертую дверь.

— Теперь меня место не держит, так что думаю через неделю уеду — ответила Маша.

— Это хорошо. Дед говорил, что лучше с этим делом не тянуть — сказал я и сунув руку в карман, разорвал газету и отделив от банковской пачки больше половины, протянул ей толстую стопку красненьких десяток. — На возьми, тебе на первое время, чтобы перекантоваться и в Москве ни от кого не зависеть.

Посмотрев на деньги, Маша яростно замотала головой, но я тут же сделал шаг вперёд и сунул их в оттянутый карман, вязаной жилетки.

— Бери — настойчиво приказал я.

— Спасибо — прошептала она и тут же метнувшись навстречу, повисла на моей шее.

После этого я почувствовал жаркий поцелуй, сопровождающийся ласковым укусом и снова услышал её притягательное урчание. Не знаю, чем бы закончилось наше прощание, если бы стоявший за жиденьким заборчиком старый конь неожиданно не заржал, выказав беспокойство и тем самым напомнив, что дед Щукарь сидит в телеге и внимательно наблюдает, смоля очередную самокрутку.

Отпустив её голые ягодицы, непонятно каким образом оказавшиеся в моих загребущих лапах, я немного отстранился и посмотрел Маше в глаза.

— Когда ты вернешься в Москву, мы с тобой встретимся? — неожиданно спросила она.

— Если тебе понадобится помощь, то обязательно встретимся — пообещал я и после этого она отпустила мою шею.

— Я чувствую, обязательно понадобится — прошептала она и оправив задравшуюся юбку, стрельнула сверкнувшими глазками.

Затем Маша порывисто заскочила за порог и захлопнула дверь перед моим носом.

— То, что денег Машке дал, это молодец — похвалил дед Щукарь, когда я уселся рядом с ним. — А насчёт встреч, свободная кошка она себе быстро компанию найдёт.

— Павел Лукич, вот ты заладил. «Кошка да кошка». «Свободная не свободная». Она сейчас в первую очередь, испуганная девчонка, которая помнит всякое, что ей лучше бы и не помнить вовсе — не выдержав, осадил я деда.

— Ладно, не ерепенься. Оно может ты и прав — примирительно проговорил Щукарь и встряхнул поводьями.

Едва мы тронулись, я хотел обстоятельно поговорить о чувстве тревоги, витающем над поселком. А потом покалякать насчёт участкового, но дед указал себе на уши, а затем на дома, дав понять, что в поселке трепаться о делах точно не стоит.

После этого мы заехали на почту, где Щукарь забрал кипу газет и письма. Последним пунктом нашего турне был сельский магазин, где я прикупил всякого, начиная от хлеба со спичками и кончая парой бутылок армянского коньяка. Дед же забрал некие свёртки с чем-то заранее заказанным и заплатив, тут же вышел наружу.

Стоя рядом с почтой, да и в магазине я чувствовал на себе странные взгляды и поначалу принял всё на свой счёт, но потом понял, что на Щукаря глазеют ещё больше.

— Неужели они уже знают, что с опасностью, идущей от той твари, покончено? — шепнул я Щукарю, когда мы тронулись.

— Нет, не знают они ничего, но душой чуют изменения. Однако