— Воззрите же! — торжественно возгласил Хардиман, простирая руку. — Се — Священнейший Гонго!

Ни Мэри, ни Джек прежде никогда не оказывались так близко к Священному Гонго. Конечно, они повидали немало снимков, но ничто не сравнится с личным впечатлением.

— Он… он… восхитителен, — выдохнула Мэри. — А что это за участок, похожий на перевернутую карту Уэльса?

— А! — воскликнул профессор Хардиман. — Это пваарл, который связывает квассекс с лимбреллом. Как видите, три из восьми лимбреллов отсутствуют. Говорят, когда восемь лимбреллов объединятся внутри могучей сферы Священного Гонго, истинный Гонго явится миру. Вижу, вас восхитили приззуки, инспектор?

— Так вот как выглядит приззук, — пробормотал Джек.

На свету приззуки играли искрами и покачивались.

— А почему они так странно покачиваются?

— Странное покачивание приззуков — лишь одна из многих тайн Священного Гонго. — Профессор улыбнулся. — Позвольте мне кое-что вам показать.

Он поставил Джека по одну сторону комнаты, а Мэри — по другую, чтобы Священный Гонго оказался прямо между ними, и велел закрыть глаза.

— Теперь загадайте число, — прошептал профессор на ухо Джеку.

— Восемь, — назвала Мэри первое пришедшее в голову число. — Четыре. Шесть. Двенадцать.

— Она правильно угадала?

— Да. Но как?

— Мы понятия не имеем. Священный Гонго таит много секретов, добрых и злых. Тысячи жизней были положены за долгие годы ради их разгадки. Невзирая на требования сплутвийского Министерства древностей, Священный Гонго останется в Рединге.

Джек указал на прозрачный купол над артефактом:

— Из чего он сделан?

— Из закаленного стекла. Выдержит выстрел из гранатомета, восемьдесят килограммов семтекса, артиллерийский снаряд восемьдесят восьмого калибра. Вору придётся каким-то образом проникнуть сквозь стекло, взять Священный Гонго и убраться — и всё это в течение тридцати секунд, если, конечно, его не перехватят четверо вооружённых охранников или он не потеряет сознание от быстродействующего нервно-паралитического газа.

— Похоже, вы никому не оставили шанса.

— Ни единого. Церемония открытия назначена на полдень. Около четырнадцати часов начнётся впуск публики. Мы ожидаем до десяти тысяч посетителей завтра и более миллиона в последующие шесть месяцев. Оно и неудивительно: после того как три года назад Священный Гонго пытались украсть, он ни разу не выставлялся.

Они снова надели носки, обулись, и профессор проводил их к выходу.

— Телохранители Джеллимена будут распоряжаться здесь с девяти утра до полудня, все оставшееся время караул предстоит нести нам с вами и четырем вооружённым охранникам музея.

— Похоже, работы здесь немного, — заметил Джек.

— То же самое я говорил суперинтенданту Бриггсу, — ответил Хардиман с неприятной прямотой. — Я сказал, что, если придётся, смогу обеспечить безопасность объекта даже с командой лоботомированных обезьян. — Он хлопнул в ладоши, давая понять, что и так уже потратил на них слишком много своего драгоценного времени. — Ладно. Спасибо, что пришли. Увидимся в субботу в тринадцать тридцать, но если опоздаете — ничего страшного. Уверен, мы и сами справимся.

Они миновали двойные двери и оказались на улице. После идеального микроклимата Центра здесь было мокро и холодно.

— Вы никогда не чувствовали себя лишней? — спросил Джек по дороге к машине. — По-моему, Бриггс таким образом пытается подвести меня к мысли о возможном роспуске ОСП.

Мэри промолчала. Похоже, Бриггс именно это и имел в виду.

— Поедем посмотрим, что скажет нам доктор Кватт. Чёрт! Агата выписала мне штраф!

СКАНДАЛ СОТРЯСАЕТ ОСНОВЫ ФОНДА КВАТТ

Вчера вечером генно-техническая промышленность Рединга понесла тяжелый удар: Фонд генетических исследований Кватт был закрыт после того, как его владелица призналась в проведении сомнительных с этической точки зрения экспериментов. «Ну да, я держала в банке живые обезьяньи мозги, — заявила бессовестная доктор Кватт. — И что с того? У всех свои маленькие радости». Некогда крупнейший специалист по составлению генома рептилий, блестящий мастер пересадки лягушачьих голов гончим, доктор Кватт навсегда отстранена от исследований Фонда. Ни одна приличная больница не желает иметь дела с изгоем медицинского истэблишмента. Только клиника Св. Церебраллума запросила разрешение на допуск мисс Кватт к работе с понедельника».

«Сова», август 1994 г.

Ветхая и прискорбно отсталая психиатрическая клиника Св. Церебраллума была построена в 1831 году. В то время она считалась очень даже современной. Используя раздельное лечение незамужних матерей, больных с аллергией на лактозу, нежелательных родственников и настоящих помешанных, она некогда могла похвастаться длинным списком непродуманных экспериментальных методов лечения. По высокому уровню посещений (за плату) жаждущей развлечения публики, что являлось показателем успеха заведения, Св. Церебраллум превосходил даже Бедлам. На тамошние представления с участием сумасшедших народ слетался стаями со всех концов страны. Но те дни, когда любопытные могли за грош полюбоваться на того, кто считает себя Наполеоном, давно миновали. Несмотря на постоянную и неустанную модернизацию, клиника оставалась анахронизмом в мире высокоразвитой — за этим единственным исключением — редингской психиатрии.

Джек и Мэри вошли в главный вестибюль клиники и, получив пропуска, призванные в случае чего уберечь посетителей от попадания на больничную койку, двинулись по простым белым коридорам следом за крепким санитаром с рацией и связкой ключей на поясе.

— Вы слышали о плане перестройки Святого Церебраллума? — спросил санитар.

— Конечно, — ответил Джек. — Говорят, миллионов на пятьдесят потянет.

— И как раз вовремя. Мы ведь не только лечим амбулаторно, но и являемся тюремной клиникой для сумасшедших преступников. И хотя эти две категории пациентов никогда не встречаются, лучше бы разделить их полностью.

— Несомненно, — поддакнула Мэри, в то время как по коридору эхом раскатился странный жутковатый смех.

— Доктор Кватт — замечательная женщина, — продолжал как ни в чём не бывало санитар, когда они на лязгающем лифте поднялись на третий этаж. — Одни считают её чокнутой, другие усматривают в её работе подрыв общественных устоев, но ведь и о Галилее то же самое говорили.

— Что-то я не припомню, чтобы Галилей пришивал инвалидам лошадиные ноги, — пробормотала Мэри.

— Или подвергал жаб воздействию айронмейденовского «Числа Зверя» на такой громкости, что те лопались от децибелов, — добавил Джек.

— Все её труды были направлены на облегчение страданий, — резко возразил санитар. — Когда ей запретили работать, все медицинское научное сообщество погрузилось во тьму. Мы думаем, непосвященные просто не способны оценить её гениальность.