– Папа делал с тобой что-то… нехорошее? – осторожно спросил я, готовый к мрачной истории в духе романа «Отцы и бесы».

– Нехорошее, – слабо кивнула девушка. – Делал… и продолжает делать. Но только не…

Дверь в комнату громко скрипнула. Адептша Ада испуганно умолкла. На самом, блин, важном месте!

Я был лично готов дать пенделя дурехе Марте, не вовремя влезшей с прессой. Из всех газет я читаю одну «Свободную», где есть полоса «Религия» и где дважды писали про меня. Потому я и велел приносить свежий номер «СГ» в назначенный час. Но разве трудно обождать, когда видишь, что Учитель занят? Вдруг он на связи с астралом? Или прыщ на носу давит?

Вырвав газету у Марты из рук, я нетерпеливым жестом прогнал ее за дверь и заново настроил себя на волну милосердия.

– Что «только не»? Продолжай, бог тебя внимательно слуша…

Окончание застряло у меня где-то в дыхательном горле. Потому что я машинально глянул на первую страницу и уже ни хрена не слушал.

С газетной полосы на меня таращились трое знакомых ублюдков. Слишком знакомых. А заголовок не оставлял даже слабого шанса, что ублюдки – просто похожие. Нет. Те. Бывшие мои ученички опять напомнили о себе. Аттракцион прежний: «Нацвозрождение победит, или Летающие яйца Фердинанда Изюмова». Но раньше их скандальчики замыкались во внутреннем круге, а теперь гады вышли на уровень международного скандалища. Генсек ООН – не какой-то министр труда или даже местный поп-идол. За шишку такого ранга вставят конкретно. И, как вы думаете, кому первому?

Ада-Адажио продолжала что-то говорить, но я понял, что сейчас не в состоянии уразуметь ни слова.

– Э-э… – сказал я. – Мы продолжим обряд обращения попозже. А пока мне срочно нужно… подпитаться энергией от Мирового Света… Иди пока, изучи первую главу «Нектария Хранителя». А по пути передай строгий наказ Марте с Марией: кто бы сегодня ни звонил, всем отвечать, что меня нет.

Девушка вышла, а я прочел заметку и сосредоточенно изорвал газету в мелкие клочья. Дубины. Кретины. Гидроцефалы. Из всех моих премудростей они выучили лишь одну, факультативную – теорию прицельного яйцеметания. И теперь возрождают Россию только таким способом. Поди докажи властям, что у бога другие интересы и что он уж давно не танцует ab ovo! В любую минуту ко мне войдут внимательные люди из ФСБ…

– О Нектарий Светоносный! – раздался шепот.

В полуоткрытую дверь комнаты просунулись две женские головы с почтительно вытаращенными глазами. Опять сестричка Марта, а с нею – сестричка Мария. Видимо, добить меня сегодня хотят.

– Что вам еще, о тупицы?

Оказалось, меня к телефону. Свой аппарат я отключил, но параллельный остался на линии. И дурынды не смогли справиться с наказом давать от ворот поворот всем звонящим. Для этой парочки соврать, что их бога нет, – кощунство запредельное!

– Федеральная Служба Безопасности, капитан Лаптев Максим Анатольевич, – представился мужской голос в трубке. – Вы позволите мне сейчас зайти к вам?

– Зайти? Да, конечно, – наидружелюбнейшим тоном сказал я.

Хотел бы я взглянуть на того камикадзе, который ответит: «Не позволю»!

После завтрака ко мне опять пожаловал Фокин, собачий воевода.

– Здравствуй, Паша, – сказал он. – Как спалось?

– Привет, – ответил я, зевая в ладонь. – Нормально.

С некоторых пор Собаковод брал пример с Винни-Пуха и шастал в гости по утрам. Причем каждый визит его был расписан по одной схеме. Сперва приоткрывалась дверь моей комнаты, и туда осторожно заглядывал один из дежурных конвоиров. Проверял, не сижу ли я в засаде, не собираюсь ли я метнуть гостю в башку предмет потяжелей – вроде чугунного блина от штанги. Полностью верить картинке на мониторе эти болваны опасались: а ну как я обдурил камеру слежения? Только убедившись, что видимой опасности нет и я всего лишь читаю книгу (или мучаю гитару, или рисую человечков на бумаге, или просто валяюсь на койке, глядя в потолок), они запускали в комнату двух собак. Те усаживались по обе стороны от пустого стула и таращились на меня в четыре глаза. После чего, наконец, являлся Фокин собственной персоной.

Неделю назад я объяснил ему, что он копирует торжественный выход римских императоров. Только у тех была туника вместо «адидаса», ручные пантеры вместо псов и легионеры вместо дуболомов. Поэтому копия, как ни крути, выходит на троечку. «Умничаешь? – нахмурился Собаковод. – Смотри у меня!» На другой день, вернувшись к себе после тренировки, я не обнаружил среди книг ни двухтомной «Истории Древнего Рима», ни «Жизни двенадцати цезарей». На их место мне положили том «Жизни животных» Брэма. За вечер я его от нечего делать проштудировал и в следующий раз встретил Фокина сравнением с двадцатиметровой китовой акулой. Собаковод был даже польщен – до той минуты, пока я скромно не добавил, что эти громадины питаются планктоном. То есть ме-е-е-елкими рачками. Брэм тут же исчез, а книги по римской истории вернулись – хотя и со следами собачьих зубов. Должно быть, Фокин отрабатывал на моих цезарях команду: «Апорт!»

На сей раз Собаковод забрел ко мне явно не просто так, а с новостью. Надеюсь, это та самая долгожданная новость, которая все изменит. Именно потому мне требовалось проявлять как можно меньше интереса к его персоне. Пришел и пришел. Его власть.

– Как настроение? – спросил Фокин.

– Нормальное, – ответил я и зевнул совсем уж неприкрыто.

– Что-то сегодня ты, Паша, не особо разговорчив.

Собаковод, похоже, не торопился с главным. Ну и мне не к спеху. Яблоко с дерева должно падать естественно. Будешь сшибать его камнем – подберешь кислятину. Первый закон Мичурина-Ньютона.

– А про что мне говорить? – сыграл я в равнодушие. – Про экономику? Про политику? Про жизнь вообще? На собачью тему я, по крайней мере, болтать не умею. Я и не знаю, отличается у вас гладкошерстный терьер от стаффордширского или нет?

– Отличается, Паша, отличается, – снизошел Фокин к моей тупости. – Шерстью, окрасом, высотой в холке… да всем, короче… Ладно, разрешаю говорить про жизнь. Я чего-то сегодня добрый. Даже на вопросы отвечу, если умные задашь.

А вот сейчас – внимание: ни в коем случае не приближать его к наводящей теме. Подальше, подальше от края. Его можно позлить, но нельзя настораживать. Он должен быть уверен, что новость, которую он принес, – сюрприз для меня. Он ведь не знает про тот клинышек газеты. И тем более про записку, которую я в три приема написал в сортире, превратил в маленький бумажный комочек и сейчас держу в носке.

– Вопросы… – протянул я с задумчивым видом. – М-да…

Была одна тема, выгодная для меня и не шибко приятная для него. За время плена я тянул за эти ниточки раза три, не чаще; впервые – еще в самом начале. Всякий раз Фокин раздражался и говорил чуть больше, чем следовало.

– Чего притих? Умные вопросы все выветрились из головушки? – подколол меня Собаковод.