Оказалось, не браслет, а четки. И не штампованная ерунда, а явно штучная вещь. Примерно такими же крутил у меня перед носом Звягинцев, когда пел мне издевательскую песенку про Морозова и канатоходицу. А может, четки и были теми же. Интересно знать, как они очутились на газоне. Из окна, что ли, выпали? Тогда бы они легли подальше. Ладно, это неважно. По крайней мере смогу появиться перед Сусанной с находкой. Вроде как шел мимо, увидел, подобрал, нате. Вдруг эти четки дороги ей как память о муже? А я тут как тут – с памятью в руках, с соболезнованиями на роже, с бизнес-планом новой газеты в папочке. Своевременная находка.

Выбираясь с газона на асфальт, я даже забыл про дождь и ветер. А они про меня не забыли! Ждали, пока я расслаблюсь. И когда это случилось, обе стихии дружно подтолкнули меня в спину; я едва не потерял равновесие, ругнулся, схватился за воздух, удержался, но в результате мне пришлось искать полоску асфальта не там, откуда я вышел на газон, а с другого бока. Что за гадство! Вместо того, чтобы возвратиться к дверям, я фактически обхожу особняк с противоположной стороны. Колумбова кругосветка какая-то!

Я сделал еще несколько шагов и внезапно заметил, что на участке Звягинцева особняк – не единственное строение. За двухэтажным домом скрывался еще полутораэтажный каменный флигель, весь обсаженный деревьями. Мне пришла в голову дурная мысль, что, будь я магнатом, я мог бы устроить тут хранилище. Не обязательно для денег… хотя почему, собственно, и не для них? Эту большую металлическую, наверняка бронированную дверь просто так, для защиты садового инвентаря, не вешают. Чушь, конечно, при чем тут деньги? Ты ведь не спятил, Виктор Ноевич Морозов. Ты же не думаешь, что Звягинцев именно здесь держал миллионы на черный день. Ты же понимаешь, что деньги у таких хранятся в швейцарских банках, в особых ячейках отдельных сейфов, на депозитных счетах с номерными кодами. Ты же не поверил дурацкой шоферской байке о продюсере Пеклеванове и деньгах в тумбочке.

Удивительное дело: я совершенно себя уговорил, что мне тут нечего делать и надо вернуться к особняку, однако почему-то все стоял, задрав голову, ловил носом дождевые капли и глазел вверх.

Хотя три окна первого этажа были беспросветно забраны тяжелыми ставнями, одно, чердачное, выглядело ничем не закрытым. В него даже можно заглянуть, если подняться по этой пожарной лестнице, для страховки держась еще за клен; тем более, что в такую погоду никто не увидит… Честное слово старого газетчика: я и не собирался касаться лестницы. И уж тем более по ней взбираться. Ну разве что попробовать из интереса, как в «Форте Байярд»…

Ступеньки наверняка ржавые и меня не выдержат. Нет, как будто ничего, крепкие. И клен прочный. Тогда, пожалуй, я еще на одну поднимусь – и тут же слезаю обратно…

Короче, я долез до самого верха.

И раз уж я имел глупость залезть, то было бы двойной глупостью не заглянуть в окно. Скиентиа эст потентиа. Знание – та же потенция, как говорил Бэкон. Я ведь по специальности кто? Газетчик, между прочим. У меня основной инстинкт – любопытство. Конечно, никакой горы денег я не увижу, но все-таки… Я обозвал себя идиотом и прислонил мокрый лоб к холодному стеклу. За ним обнаружились внутренние жалюзи, однако не сплошные. Полуоткрытые. Обзор есть.

Сперва я вообще ничего не увидел. Потом что-то увидел, но не понял, что. А когда мне показалось, что я понял…

Небесная вода вместе с воздухом только и ждали моего крайнего замешательства: пока я балансировал на верхотуре и собирал мысли в кучку, эти друзья Маяковского коварно напали с тылу, пытаясь сдуть и смыть меня вниз. Ветер вновь толкнул меня в поясницу, дождь бойко хлестнул в правое ухо. Удайся их подлая затея на сто процентов, я бы сейчас валялся на мокрой земле со сломанной ногой или вывихнутой шеей. А так я сумел достойно сползти вниз почти без потерь, навернувшись только с предпоследней ступеньки. И отделался всего одним разбитым коленом – мелочь.

Земля, впрочем, была действительно мокрой, а еще вдобавок грязной. Склизкой. Колено болело. Я хотел встать, но передумал.

Потому что прямо над ухом у меня вдруг кто-то задышал – злобно, шумно и не по-человечески глубоко, а в шею уперлось нечто твердое. Кажется, железное. И голос надо мной поинтересовался:

– А чего это вы тут делаете?

Даже если это был голос хозяйки, в моем положении о миллионе пока лучше не заикаться. Могут неправильно понять.

Мелкий начинающий бог, типа меня, имеет одно важное позиционное преимущество перед крупными и опытными коллегами – Аллахом, Буддой и прочей бессмертной командой, пришедшей в этот бизнес намного раньше моего. Тем друзьям, чтобы доказать свое существование, надо вечно крутиться и периодически являть адептам какое-нибудь чудо. У Нектария Светоносного с чудесами напряженка – финансы не позволяют, я не Дэвид Копперфильд, – зато в меня и не нужно тупо верить, поклоняясь картинкам или статуям. У меня особенная стать. Я и так имеюсь в наличии. Вот он я, живее всех живых: можно увидеть невооруженным глазом и услышать ненагруженным ухом. Ко мне можно воззвать и получить ответ, не отходя от кассы. Меня даже, теоретически, можно потрогать руками, хотя никому из адептов я стараюсь этого не позволять. Кроме Марты с Марией, которые делают мне педикюр.

– Дети мои, – сказал я четверым новообращенным, двум телкам и двум козлищам, – сегодня у вас знаменательный день. Я, ваш бог, подключу ваши души к великому источнику Мирового Света. Вы покаетесь и очиститесь, вы отринете скверну и взалкаете добра, вы найдете истину и будете приобщены. Примите же позу внимающих, произнесите трижды: «О Нектарий Светоносный!» – и трижды снизойдет на вас сияние моего духа.

– О Нектарий Светоносный! – четверка дружно бухнулась на колени, задрала вверх носы и, обратив раскрытые ладони к потолку, приложила большие пальцы к бровям. – О Нектарий Светоносный! О Нектарий Светоносный!

Окончательный вариант позы внимающих я придумал в состоянии цугцванга, когда Минюст России в первый раз изготовился серьезно прищемить мне хвост, а первый грозный факс из «Эмнести Интернэшнл» в мою поддержку три дня подряд не желал проходить: видимо, какой-то из божков дикой природы, Даждьбог или Бальдр, вздумал показать новичку, кто тут в пантеоне пахан, а кто шестерка. Я уж был готов искать поддержки у мозгоправов из Института Сербского – благо после реанимации мне удалось слегка закосить под дурачка и срок действия справки с диагнозом «вялотекущая крыша» в те времена еще не истек. С этой целью мне понадобилось быстро скорректировать ритуал, сделав его как можно менее осмысленным. Прежде мои адепты обязаны были вставать на четвереньки и дрыганьем правой и левой ног попеременно выражать приобщенность к Свету. Такая позиция выглядела вполне дебильной, но слишком уж напоминала часть утренней гимнастики. А вот растопыренные пятерни вверх придавали сидящим адептам вид среднеазиатских варанов, впавших в каталепсию, – самое милое дело для моей отмазки… Потом факс прошел, Минюст попятился, справка не пригодилась, а дурацкая церемония осталась.