Каждый день приходил учитель, чтобы снова приохотить меня к учебе. «Вы настоящее маленькое чудо, – бормотал он. – Пять этажей не так уж высоко, но все-таки задаешься вопросом, не устроены ли чернокожие иначе, чем белые. Разве не общеизвестно, что вы более гибкие?»

Мама пользовалась его присутствием, чтобы выйти из дома за покупками, выполнить кое-какие внешние обязательства. Я старалась сосредоточиться на математике и прочих уроках: хотя бы во время работы мозг переставал мусолить мое отчаяние. При таком подходе я вскоре стала непобедимой. Вернувшись к традиционной школьной программе, я сразу же заняла первое место в классе, чтобы уже никогда его не уступать. По крайней мере, добилась одного: благодаря моим школьным успехам мама вновь обрела хоть немного спокойствия. Снова стала подкрашиваться, ходить в парикмахерскую, со вкусом одеваться. В редкие моменты, расчувствовавшись, обнимала меня, обхватив правой рукой за затылок, и плакала, прижавшись щекой. Потом вытирала слезы: «Это глупо, доченька, но видишь ли, я такая чувствительная, что плачу, даже сама не зная почему. Только скажи мне, что с тобой все хорошо». – «Все хорошо, мама, клянусь тебе». Мы обе деликатно лгали друг другу.

Правда была грубее. Моя жизнь остановилась в одиннадцать лет, да и как могло быть иначе? Под этими столь затасканными словами «моя жизнь» я понимаю мою настоящую жизнь, ту, которую желали мне все, кто меня любил, ту, о которой я сама мечтала в детстве, – наполненную любовью, желанием, большими чувствами, приключениями, справедливыми битвами. Я упустила свою физическую смерть, но пришла к смерти духовной. Отныне я выживала исключительно ради того, чтобы уберечь маму от худшего страдания, нежели то, что она уже испытала.

Она уже не меняла эту последнюю квартиру. Еще и сегодня возделывает там свой крошечный кусочек сада, выращивает розы с мудреными названиями и какие-то безвестные цветы, которые ставит у меня дома, когда уверена, что меня там нет.

Войдя в больницу, чтобы забрать оттуда Клару, я ненадолго остановилась. Мне ни разу не доводилось переступать порог подобного заведения со времени того несчастного случая. Точнее, автомобильной аварии – такова была официальная версия, требовалось ведь чем-то объяснить впечатляющие шрамы у меня на руках и ногах. Из-за многочисленных переломов мне сделали десятки операций. Мой скелет держится благодаря куче маленьких металлических штуковин, из-за которых звенят рамки металлоискателей в аэропорту; они не дадут мне забыться и в том маловероятном случае, если крик моих ран попытается стать глуше.

Вход перекрывало множество микроавтобусов со спутниковыми антеннами. Перед стеклянными дверьми теснилась плотная толпа операторов и фотографов. Отовсюду неслись телефонные звонки, перемежаясь гудками машин, перекликавшимися голосами и урчанием моторов.

Я инстинктивно втянула голову в плечи, чтобы пробиться сквозь это столпотворение. В холле тоже царила сутолока. Повсюду сновали люди в белых халатах, сбегали по лестницам, хлопали дверьми. Регистратуру осаждали журналисты и семьи пациентов. Было бесполезно надеяться на помощь среди этого хаоса. Я попыталась набрать номер Клары – тщетно, сеть была недоступна. Тогда я устремилась в главный коридор, загроможденный каталками, на которых лежали старики с пустым взглядом, встревоженные дети, беременные женщины с осунувшимися лицами.

Судя по табличкам, приемный покой располагался несколько дальше. Когда я уже собиралась туда войти, двери резко распахнулись. «Дорогу!» – крикнул санитар-гигант, толкая навстречу мне каталку с барьерчиками безопасности. Я едва успела заметить искаженное болью лицо мужчины и яркое пятно крови на белой простыне.

Я просунула голову в дверь. В глубине какая-то женщина, полусидя на носилках, гладила мальчика по голове. Другая женщина, немного вульгарная, но миловидная, вырядившаяся в клетчатый костюм, держала ее за руку. Вокруг них несколько человек, устроившись прямо на полу, читали или болтали между собой. Клары тут не было. Я обратилась к женщине в костюме.

– Извините, я ищу кое-кого, вы не знаете, есть ли тут другой приемный покой?

– Вся больница сейчас приемный покой, – ответила женщина.

– Если вы насчет «Реальпрома», – прервал ее мальчик, – я думаю, что в регистратуре есть специальная стойка.

Я вздрогнула.

– «Реальпром»?

Мальчуган нахмурился.

– Ну да, «Реальпром».

Вмешалась женщина на носилках.

– Эта дама тут не обязательно из-за взрыва, Поло.

«Реальпром». Не может быть. Нет, в такое я не могу поверить. Ты плохо поняла, Прюданс.

– Простите, этот взрыв… вы говорите о недавнем взрыве в деловом здании?

– Так и есть, это «Реальпром» взорвался.

– Его офис, – уточняет мальчуган и внезапно выпячивает грудь со странной гордостью. – А с ней ничего. Почти ничего. Она единственная уцелевшая! Это моя мама.

– Замолчи, Поло, – отрезала женщина, краснея. – Извините, мадам, я сожалею, если у вас там был кто-то, впрочем, никто ни в чем не уверен, врачи еще работают…

– Нет, я здесь не из-за взрыва, я вообще-то даже не знала, что речь идет о «Реальпроме»… Только видите ли… Я работаю над одним довольно щекотливым делом, которое касается как раз «Реальпрома».

– О, – сказала женщина на носилках. – Знаете, меня это совсем не удивляет, с господином Фаркасом дела всегда щекотливые.

– Так вы работаете с Грегуаром Фаркасом? Прямо с ним самим?

– Я была его секретаршей, – ответила женщина. – Выходит, вам он тоже известен. Наверное, надо вам сказать… и надеюсь, что вы не были близки… Он погиб.

Она казалась одновременно смущенной и довольной.

– Нет, мы не были близки. Я руковожу консультационной фирмой, которая сейчас работает на банк «Реальпрома», «Лексис». Точнее, соруковожу как партнер.

– Так, значит, вы адвокат или что-то в этом роде, да?

– А я что говорила? Этот мир чертовски тесен, – прокомментировала женщина в клетчатом костюме.

И в тот миг, когда она заканчивала свою фразу, я вдруг в первый раз осознала, что никто из людей в этом зале не нахмурился, услышав мою должность. Да, казалось, что в этом приемном покое с поблекшими стенами быть чернокожей ничуть не удивительнее, чем блондинкой или рыжей.

– А скажите, как называется ваша фирма? – продолжила секретарша Фаркаса задумчиво.

– «Протек Консалтинг», – ответила я. – Она вам тоже знакома?

– Даже очень хорошо. Одна из ваших сотрудниц запрашивала кое-какие документы несколько недель назад. Я сама этим занималась. Ее звали…

– Виктуар. Вы наверняка имели дело с Виктуар Мильтон.

– Точно, мадемуазель Мильтон. А знаете что? – продолжила секретарша Фаркаса. – Можно сказать, что вы удачно зашли.

– Простите?

– Кроме меня, все погибли или тяжело ранены – теперь-то я могу вам это сказать, раз вы не родственница. С теми, кто пришел на заседание, то же самое, мертвы или едва лучше. Представляете? Все разнесло в пыль. От помещений не осталось ничего, от служащих немногим больше. Нет больше «Реальпрома».