их умения. К тому же многие пилоты находились в воздухе дольше положенного из-за задержек с посадкой самолетов, а теперь летное время у них еще удлинялось.

С каждого диспетчерского поста непрерывным потоком шли по радио приказания: надо было по возможности преградить самолетам доступ в опасную зону. А они ждали, когда наконец им разрешат приземлиться, и число их с каждой минутой все возрастало. Один из диспетчеров тихим напряженным голосом бросил через плечо: «Чак, у меня тут пожар. Можешь взять на себя «дельту» семь-три?» Диспетчеры прибегали к таким переброскам, когда чувствовали, что задыхаются и не в состоянии сами справиться. Другой голос: «Черт!.. У меня своих хватает… Подожди!.. Ладно, беру твою «дельту» на себя». Секундная пауза. «Дельта» семь-три, говорит центр наблюдения за воздухом аэропорта Линкольна. Сделайте левый поворот, держитесь направления один-два-ноль. Высота прежняя – четыре тысячи!..» Диспетчеры всегда старались помочь друг другу. Ведь, может, через несколько минут тебе самому потребуется помощь: «Эй, следи за этим – вон он подлетает с противоположной стороны. О господи! Прямо как на выезде из города в час пик…» «Америкэн» четыре-четыре, держитесь того же курса. Сообщите свою высоту!.. «Люфтганза» взлетела с отклонением от курса. Уберите к черту самолет из зоны прилета!» Взлетавшие самолеты направляли в обход зоны бедствия, а вот прибывающие самолеты приходилось держать в воздухе, теряя на этом драгоценное время. Даже после того как чрезвычайная обстановка разрядится, потребуется больше часа, чтобы ликвидировать пробку в воздухе, – это знали все.

Кейз Бейкерсфелд отчаянно старался сосредоточиться, чтобы держать в памяти свой сектор и все самолеты в нем. Нужно было мгновенно запоминать местонахождение самолетов, их опознавательные знаки, типы, скорость, высоту полета, последовательность посадки – словом, диаграмму, в которой непрерывно происходили изменения и конфигурация которой ни на секунду не застывала. И в более-то спокойные времена напряжение не покидает диспетчера, сегодня же, в такой буран, мозг и вовсе работал с предельной нагрузкой. Самое страшное – «потерять картинку», а такое может случиться, если усталый мозг взбунтуется, и тогда все исчезнет. Время от времени это и случалось – даже с самыми лучшими работниками.

А Кейз был одним из лучших. Еще год назад именно к нему обращались коллеги, когда перенапряжение выводило их из игры: «Кейз, тону. Можешь выручить на несколько минут?» И он всегда выручал.

Но в последнее время роли переменились. Теперь коллеги помогали ему, сколько могли, хотя, конечно, есть предел помощи, которую один человек может оказать другому без ущерба для своей работы.

Тем временем надо было давать по радио новые указания. А Кейз был предоставлен самому себе: Тевис вместе со своим высоким табуретом переехал на другой конец комнаты, чтобы проверить другого диспетчера. Мозг Кейза отщелкивал решения: «Завернуть «Браниф» влево, «Эйр Канада» – вправо, «Истерну» – изменить курс на сто восемьдесят градусов». Приказания были тотчас выполнены: на экране радара светящиеся точки перестроились. «Самолет «Лейк-Сентрал» менее скоростной, с ним дело терпит, «Свиссэр» – реактивный: может столкнуться с «Истерном». Надо дать «Свиссэр» новый курс, и немедленно – но какой? Да думай же скорее! Завернуть вправо на сорок пять градусов – только на минуту, потом снова выпрямить курс. Не забывай о «ТВА» и «Ориент»! Появился новый самолет, идет с запада на большой скорости – опознавай, находи ему место. Думай, думай!»

Стиснув зубы, Кейз мрачно твердил про себя: «Только не потерять сегодня картинку, только не потерять сейчас, только не потерять».

Боязнь именно сегодня «потерять картинку» объяснялась одним обстоятельством – тайной, о которой не знал никто, даже его жена Натали. Лишь Кейз – один лишь Кейз – знал, что сегодня он в последний раз сидит перед экраном и несет вахту. Сегодня последний день его работы в пункте наблюдения за воздухом, и скоро этот день подойдет к концу.

А затем подойдет к концу и его жизнь.

– Передохните, Кейз, – послышался голос руководителя полетов.

Кейз не заметил, как он вошел. Он бесшумно возник в комнате и сейчас стоял возле Уэйна Тевиса.

Минуту назад Тевис спокойно сказал руководителю полетов:

– По-моему, Кейз в полном порядке. Был момент, когда я волновался за него, но он вроде сдюжил.

Тевис был рад, что ему не пришлось прибегать к крайней мере и заменять Кейза. Но руководитель полетов тихо сказал:

– Надо все-таки дать ему передышку. – И, подумав, добавил: – Я сам ему скажу.

Кейзу достаточно было одного взгляда на этих двоих, чтобы понять, почему ему дают передышку. Обстановка не разрядилась, и они боялись, что он не справится. Вот и решили сменить его, хотя ему положено было отдыхать лишь через полчаса. Отказаться? Ведь для диспетчера его класса это оскорбление, тем более что все, конечно, заметят. А потом он подумал: ну чего ради поднимать шум? Не стоит. К тому же десятиминутный перерыв поможет ему прийти в себя. За это время ЧП будет ликвидировано, он вернется и спокойно доведет смену до конца.

Уэйн Тевис нагнулся к нему.

– Ли сменит вас, Кейз. – И подозвал диспетчера, только что вернувшегося после положенного по графику перерыва.

Кейз молча кивнул, но продолжал оставаться на месте и давать по радио инструкции самолетам, пока его сменщик «запоминал картинку». На передачу дел одним диспетчером другому уходило обычно несколько минут. Заступающий должен был изучить расположение точек на экране и как следует запомнить обстановку. Кроме того, он должен был соответствующим образом настроиться, напрячься.

Это умение напрячься – напрячься намеренно и сознательно – было особенностью их профессии. Диспетчеры говорили: «Надо обостриться», – и Кейз за пятнадцать лет работы в службе наблюдения за воздухом постоянно видел, как это происходило с ним самим и с другими. «Надо обостриться», потому что без этого нельзя приступать к работе. А в другое время действовал рефлекс – скажем, когда диспетчеры ехали вместе в аэропорт на служебном автобусе. Отъезжая от дома, все свободно, непринужденно болтали. На небрежно брошенный кем-нибудь вопрос: «Пойдешь играть в кегли в субботу?» – следовал столь же небрежный ответ: «Конечно» или: «Нет, на этой неделе не смогу». Однако по мере приближения к аэропорту беседа становилась все менее оживленной, и на этот же вопрос в четверти мили от аэропорта уже отвечали лишь коротко: «Точно» или: «Исключено», а то и вовсе ничего.

Наряду с умением обострять мысли и чувства от диспетчера требовались еще и собранность и железное спокойствие. Эти два требования, трудно совместимые в одном человеке, изнуряли нервную систему и в конечном счете разрушали здоровье. У многих диспетчеров развивалась язва желудка, что они тщательно скрывали, боясь потерять работу. По