– Извините, ваше высочество! – встала я.

– Проваливайте! К чёрту идите!

Выделила голосом «идите», из чего можно было сделать вывод, что мою передачу она сегодня слушала.

Повернулась к компьютеру, щёлкнула мышкой. Осветился экран, на котором не игра застыла, а какой-то текст.

Юная невежа. (Кстати, разница между «невежей» и «невеждой» вполне годится как тема передачи. Надо будет подобрать примеры.) Избалованное дитя, умненькое хамоватое создание. Развернуться и уйти проще всего. Но ведь девочка страдает, невооружённым взглядом видно. Она ждала от меня помощи, надеялась. Хотя какую помощь я могу оказать ребёнку с исковерканной психикой?

– Последний раз меня посылал к черту один звукорежиссёр. Я так волновалась после передачи, что нечаянно дёргала какие-то рычажки на пульте. А пульт на радио – страшно важный аппарат, как в центре управления атомными ракетами. Словом, я чуть не разбомбила полземли. Режиссёр ахнул и принялся восстанавливать нормальный звук, потому что в эфире то вопили оглушительно, то едва шептали. И он заорал на меня: «Аська, иди ты к чёрту!» Так мы перешли на «ты». Что и вам – тебе предлагаю.

– Чаю хотите, хочешь? – повернулась ко мне Настя.

Больше всего я боялась увидеть слёзы. Но девочка не плакала. Выражение лица у неё было недетским, такие бывают у женщин, уставших от страданий, когда слезы кончились.

Чай мы пили на кухне, такой же стерильной, как и вся квартира, нежилой, сошедшей со страниц журнала по дизайну интерьеров.

Я рассказывала о радийных ляпах. Как правило, они связаны с ситуациями, когда ведущий думает, что микрофон выключен, и несёт в эфир отсебятину. Прочитав официальным голосом сводку погоды, наша диктор выругалась: «Гололедица, блин! Опять навернусь, у меня сапоги скользкие». Самое забавное, что бдительные слушатели, принявшись звонить на радио, говорили о том, что мы правильно подняли вопрос о плохой работе дворников. А спортивный комментатор, который собирался в отпуск по случаю свадьбы, закончил фразу: «Соревнования посетил губернатор» и, не дождавшись, пока выключат микрофон, пустят музыку, сам запел: «Губернатор – экскаватор – ватор, ватор. Он не квакал – вакал, вакал». Женитьбу не посчитали смягчающим обстоятельством и комментатору влепили строгий выговор, лишили премии. К сожалению, большинство радийных баек не для детских ушей. Нейтральный текст, будучи произнесённым, когда сливаются окончания и начало слов, приобретает неприличное значение. Попробуйте произнести без пауз и знаков препинания: «Поздравляю моего папу. Дочь Лена» – и вы меня поймёте.

Настя постепенно оттаяла, прыскала от смеха. Я поделилась и страшной тайной: как ловили Сталина и как я его предупредила про готовящийся захват.

Всё испортила прибывшая Настина мама.

– Мама, это Ася Топоркова, – представила меня девочка. И почему-то соврала: – Мы русским занимались.

– Моя любимая, моя крошечка! – осыпала поцелуями мама Настю, словно они тысячу лет не виделись.

– Меня зовут Нелли. А вас полностью?

– В каком смысле?

– Ася – сокращённо от чего?

– Ни от чего. Просто Ася. Ася Викторовна.

Лицо у Нелли было лисье – злое и хитрое одновременно. Она походила на нашу соседку тётю Веру – не внешним сходством, а производимым впечатлением: такая вцепится острыми зубами – не оторвёшь. Хотя, возможно, моё мнение необъективно, ведь я заранее настроилась против матери, которая довела ребёнка до невроза. Да и глупо ожидать, что брошенная женщина будет светиться покоем и счастьем.

– Эта Шваль звонил? – спросила Нелли дочь.

От дальнейшего разговора мне стало дурно до тошноты. Во-первых, с моей лёгкой руки Швалью они называли Настиного папу. Во-вторых, Нелли сочла необходимым подробно рассказать мне, как муж её бросил, какой он подлец, грязнуля, спутался с такой же неряхой, которая волосы моет раз в месяц. Самым отвратительным было то, что мать призывала в свидетельницы дочь, которая явно находилась в курсе отнюдь не детских проблем родителей. Настя кивала, поддакивала и смотрела на меня в ожидании одобрения и поношения человека, обеспечивающего им небедное существование.

На месте Настиного папы я сбежала бы от Нелли не через двенадцать лет, а на второй день после свадьбы. Что касается хлорной чистоты, то её обеспечивала девушка-молдаванка, которая имени-то не имела. К ней обращались в повелительном наклонении: подай, поставь, убери. Аристократы, ёшкин корень! Представляю, сколько девушке приходится вкалывать и какой вздорно-требовательной бывает Нелли, помешанная на чистоте. Она полагает, что вылизанная квартира – это высший класс. А тут выть хочется, моргом отдаёт. Схватить бы Нелли за волосы на затылке и сунуть под кран с холодной водой – посетила меня дикая идея. Чтобы остудить её стремление к совершенству, а главное, чтобы смыть мерзкую привычку использовать дочь в неблагих целях.

Кажется, аналогичное желание – облить, правда, не водой, а дорогим коньяком, – посетило меня при разговоре с Димой Столовым. Эта семейка вызывает у меня бунтарские порывы.

На моё счастье, зазвонил телефон, и Нелли ушла разговаривать в другую комнату. Самое время смотаться. На прощание я дала Насте свой телефон:

– Давай как-нибудь встретимся? Мне нужно посоветоваться с тобой.

– О чём?

– Хотим делать сайт «Словарика». Возможно, у тебя будут идеи. Пока! Рада была с тобой познакомиться.

– Я тоже.

Выйдя на улицу, я несколько минут стояла, вдыхая чистый морозный воздух, будто проветривала лёгкие от смрада, в котором находилась последние два с половиной часа. В безупречно чистой квартире. Бедная Настя!

Ожидание телефонного звонка – настоящая пытка. Раньше был один телефон – домашний, теперь добавился сотовый. Приходится гипнотизировать оба, потому отвести взгляд от них получается с трудом.

Костя обиделся? Решил порвать со мной, не видеть, не слышать, не общаться? Правильно. На его месте так поступил бы каждый. Чего валандаться с капризной барышней? Но Костя – не каждый! Он совершенно исключительный, необыкновенный, уникальный. Дружбой с такими людьми не разбрасываются, а их влечение, пусть и короткое, мимолётное – подарок судьбы, который только законченная дура не оценит. Чтобы увидеть законченную дуру, мне требовалось лишь подойти к зеркалу.

Работа валилась из рук, точнее – глаза не видели. Они, вместо того чтобы скользить по тексту, надолго застывали то на одном телефонном аппарате, то на другом. Цивилизация всё-таки множит страдания, а не сокращает их. Вот в шестнадцатом веке у какой-нибудь Брунгильды уплыл избранник за славой и добычей – сиди себе полтора года, жди терпеливо, мечтай, совершенствуй ткацкое мастерство. А у нас сплошное мытарство – выйти на связь твой любимый может в любой момент. Но не выходит!

К вечеру воскресенья я извелась окончательно. А тут ещё по радио передали песню из кинофильма «Карнавал». Проникновенный голос Ирины Муравьёвой, и слова… Как молитва, в которой повторы усиливают просьбу, рвущуюся из души: