Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешне он с первого взгляда казался очень суровым, и улыбка, которая почти не сходила с его лица, не только не скрашивала этого впечатления, а, наоборот, даже усугубляла.
Происходило это потому, что улыбался у Крошки только рот, открывавший при этом его желтые, вкривь и вкось поставленные широкие зубы. Эти зубы придавали его лицу какое-то зловещее и тяжелое выражение.
Крошка крикнул: «Здорово, братва», повесил свой автомат на первый попавшийся гвоздь в стене сарая и скользнул глазами по нарам.
— Пришел, стервец! — пробурчал он, подойдя к Пинчуку, и тут же его огромная лапа начала сжимать Пинчуку руку.
К приемам Крошки уже давно все привыкли. Если он возвратился благополучно из немецкого тыла или с передовой или кто-то другой вернулся невредимым из поиска, то повторялось одно и то же: Крошка предлагал всем свои могучие рукопожатия — только таким образом он выражал свой восторг.
— Ну тебя к черту, слушай! Хватит! — сказал Пинчук, освобождаясь.
— Хватит, говоришь, — ворчал Крошка, скаля в улыбке свои лошадиные зубы. — Говоришь, хватит. А ты погромче скажи. Я хочу, чтобы ты сказал об этом погромче… Мы хоть послушаем, какой у тебя голос. Ну-ка, мы хотим послушать…
Наконец он отпустил Пинчука, но продолжал с удовольствием оглядывать его, тыча руками то в бок, то в плечо, потом схватил со стола чайник и, запрокинув голову, начал шумно и долго пить. Капли стекали с его подбородка на гимнастерку, кадык на жилистой шее мощно ходил вверх-вниз. Напившись, он гулко вздохнул и улыбнулся.
— Завтракать будешь? — спросил Пелевин.
— Я сыт, — Крошка провел пальцем по горлу, обозначая этим, что заправился отлично.
— Где же тебя накормили?
— Смотри, ребята, у Крошки блат завелся!
— Приласкала какая-нибудь!
— Да нет, хлопцы, — добродушно отмахнулся Крошка — в пехоте поел. Там ребята кабанчика пудика на три запалили, вот и меня пригласили попробовать.
— Рассказывай сказки!
— Да честное слово, — смущенно бормотал Крошка, внутренне очень польщенный намеками разведчиков. — Вы же знаете. Да ну вас к лешему. А лейтенант где?
— Лейтенанта Рослов вызвал.
— Понятно. — Крошка сделал бровями мгновенное движение снизу вверх. — Понятно, — повторил он и, ослабив поясной ремень, растянулся рядом с Пинчуком на нарах. — Как ты выбрался, Леха?
— Паша Осипов погиб, и Попов погиб, — сказал Пинчук.
Крошка крякнул и помолчал, желваки на его скулах напряглись.
— А вчерась капитана Хватова убили.
— Хватова? — Пинчук поморщился. Он давно знал пожилого, с изрядной сединой в волосах командира первой роты. — Как же получилось?
— Снайпер, — сказал Крошка, устраиваясь поудобнее на нарах. — Так вроде тихо, но гляди да и гляди. Чуть что — сыпанет, головы не поднимешь.
— Следит?
— Еще как! — Крошка витиевато выругался.
Оба с минуту помолчали.
— Просись, Леха, в отпуск.
— В какой еще отпуск?!
— В самый обыкновенный. Тебе отдых положен. А у нас, — он повел глазами в сторону, — глухая оборона.
— Для нас что оборона, что наступление — все едино.
— Ну не скажи. В пехоте говорят…
О чем говорят в пехоте, Пинчуку услышать не довелось, Крошка вдруг мощно всхрапнул и повернулся на бок, и было совершенно очевидно, что он заснул, и Пинчук по давнему опыту знал, что никакие силы теперь не способны вернуть Крошку к разговору.
«В отпуск!» — Слово это отчетливо зазвучало в нем, приобретая с каждой секундой заманчивую и вполне конкретную реальность. Ему дали отпуск. Он прищурил глаза, как бы соображая и рассматривая, что там маячит перед ним впереди, и увидел ночной вокзал (почему-то Пинчуку казалось, что все поезда в его город приходят ночью). Он увидел прохладную, окутанную тьмой улицу и горящий вдалеке фонарь. Он представил, как бредет по этой улице, где знал каждый дом, каждую царапину на заборе, каждую выбоину на земляном тротуаре. Сердце его тревожно забилось, будто он и в самом деле шагал в колеблющихся отблесках, фонаря, направляясь через двор к окошку, за которым его ждала мать. Сейчас он постучит, глухо и осторожно, как когда-то, давно-давно, когда он запаздывал, провожая после танцев в городском саду девушку. В ушах его почти физически четко отдавался этот стук, и он увидел, как, спустя мгновение, колыхнулась занавеска и за стеклом выступило родное лицо матери, и он протянул к ней руки, точно хотел немедленно обнять ее, и потом бросился к крыльцу, ожидая ее торопливых и таких знакомых шагов. «Мама, мама, теперь ты одна, и какое было бы действительно счастье, если бы я мог хоть на час, хоть на несколько минут повидать тебя». Пинчук потер ладонью лоб, как бы стараясь сбросить, отогнать мираж, неожиданно и неведомо с каких, облаков спустившийся к нему в этот сарай. Он посмотрел в дальний угол, где разведчики вели еще свой неторопливый разговор; струи табачного дыма поднимались и ползли вверх под стропила. Однако Пинчуку все еще чудилось, что в лицо ему веет воздух родного города, хрусткий и пахучий в осеннюю пору, то ли от близости реки, то ли оттого, что это был воздух родного города. И он жадно вдохнул его в себя, остро чувствуя, что дом далеко, что кругом война, которая делает свое дело привычно и нерушимо.
Вернулся лейтенант Батурин. В серых, чуть прищуренных глазах — непроницаемость. Ни слова о том, зачем вызывал начальник разведки. Достал новенькую пачку «Беломора», сам закурил, угостил ребят.
— Волков пришел?
— Отсыпается, — сказал Пелевин, пытливо всматриваясь в лицо командира.
— Очень хорошо, — протянул лейтенант, снимая с гвоздика бинокль.
Пелевин сделал глубокий вздох.
— Нам что? На занятия?
— Давно бы надо, — сказал Батурин. — Не пойму чего вы прохлаждаетесь.
— Вас ждали, — объяснил Пелевин. — Может, думали, указания какие поступят.
— Все по-прежнему, — ответил Батурин и посмотрел на часы. — Занятия по расписанию. Варзин, собирайтесь: пойдете со мной на передовую.
И, перекинув планшетку через плечо, Батурин вышел из сарая. Следом за ним, прихватив автомат, выскочил крепыш Варзин, на ходу запихивая в карман сухари. Неторопливо пошагали они натоптанной тропинкой через лесок. Пинчук, Пелевин и другие разведчики стояли в воротах и смотрели им вслед. Всем было понятно: есть задание, и лейтенант пошел соображать как и что.
Над передним краем появилось два «мессера». Они пролетели в наш тыл, захлопали зенитки, и самолеты сделали разворот,