— Как бы там ни было, очки пририсовали.

— Если бы кто-нибудь нацепил очки на моих коров, я бы убила его, — заявила Пэнти.

— Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — равнодушно ответила Пэнти. — Может, Нодди?

— Да нет, вряд ли.

— Думаю, это тот же, кто нацарапал что-то на зеркале Нодди. Во всяком случае, это не я. Так как насчет дощечки и красок? Мисс Эйбл нравится, когда я рисую.

— Можешь подняться ко мне в комнату и сама взять в буфете. Там полно маленьких дощечек.

— Я не знаю, где твоя комната.

Трой, как могла, объяснила.

— Ладно, — кивнула Пэнти, — а если не найду, буду кричать, пока кто-нибудь не появится.

Она заковыляла к боковой двери.

— Постой-ка, — окликнула ее Трой, — ты «Малину», если увидишь, отличить сумеешь?

— Конечно, — с интересом посмотрела на нее Пэнти.

— Да нет, я не о ягоде. Я о такой резиновой штуковине, которая, если сесть на нее, звук издает.

— Что за звук?

— Ладно, не важно, — устало вздохнула Трой. — Забудь.

— Ты чокнулась, — решительно заявила Пэнти и вышла из зала.

— Либо я, — пробормотала Трой, — либо кто-то другой в этом доме.

В то утро она упорно прорисовывала фон. Сэр Генри позировал в полдень, в течение полутора часов с двумя перерывами. За все это время он не сказал ни слова, но то и дело глубоко вздыхал. Трой рисовала руки, но он был беспокоен, все время нервно подергивался, и фактически ей удалось лишь передать их общую форму и цвет. Под самый конец сеанса появилась Миллимент и, извинившись, что-то прошептала ему на ухо.

— Нет, нет, — сердито возразил сэр Генри. — Я же сказал, завтра, не позже. Перезвони и так и передай.

— Но он говорит, что ему это очень неудобно.

— Плевать. Повторяю, перезвони.

— Хорошо, папа, — послушно сказала Миллимент.

Она вышла, и Трой, увидев, что сэр Генри нервничает все больше и больше, объявила, что сеанс окончен, и добавила, что для изображения плаща готов позировать Седрик. Сэр Генри удалился с явным облегчением. Трой разочарованно проворчала что-то, стерла контур рук и вновь принялась за фон. Это было некое подобие картины в картине. Темный лес, влажный массив, набросанный сильными ударами кисти, врезался вершинами деревьев в залитое холодным светом ночное небо. Немного в глубине, в виде крупных пятен, были изображены некие монолиты, по форме напоминающие пирамиды. По нижней части холста Трой провела мощную линию; каждый мазок представлял собой концентрацию мучительно напряженной мысли, внезапно воплотившейся в живописной форме. Фон получился таким, как надо, только Анкреды, подумала Трой, сочтут его странным и незаконченным. Все, кроме, возможно, Седрика и Пэнти. Трой пришла к этому заключению как раз в тот момент, когда Седрик собственной персоной появился на сцене. Он был сильно и явно избыточно загримирован, двигался какой-то подпрыгивающей походкой и всячески выставлял напоказ алый плащ своего деда.

— Ну вот и я, — воскликнул он, — и на слабых плечах моих мантия из высокой трагедии! Какое чувство! Итак, моя поза?

Но показывать ему фактически ничего не пришлось. Он остановился, поднял полу плаща, встал поудобнее и точным движением завернулся в него именно так, как надо. Трой изучающе посмотрела на него и с нарастающим возбуждением принялась разводить на шпателе краски.

О такой модели, как Седрик, можно было только мечтать. Складки плаща застыли в формах прямо-таки скульптурных. Трой работала, не говоря ни слова, целый час, задерживая дыхание так часто, что даже нос заложило.

— Дражайшая миссис Аллейн, — послышался слабый голос, — у меня ноги немного затекли.

— О Господи, извините, пожалуйста! — воскликнула Трой. — Вы были великолепны. Отдохните немного.

Он спустился в партер, немного прихрамывая, но все еще в роли, и остановился перед холстом.

— Фантастика, — восхитился Седрик. — Просто потрясающе. Я хочу сказать, это и впрямь театр, и Старик, и неповторимый Бард, все вместе, все так живо и ярко. Нет слов.

Он опустился в ближайшее кресло, предварительно перекинув плащ через спинку и обмахиваясь полой.

— Должен признаться, — продолжал Седрик, — все это время мне очень хотелось с вами пооткровенничать. Этот дом просто-таки нашпигован интригами.

Трой, которая и сама изрядно устала, зажгла сигарету, села и принялась разглядывать свою работу. Попутно она с немалым интересом прислушивалась к тому, что говорит Седрик.

— Начать с того, что Старик и впрямь послал за адвокатом. Можете себе представить? Шепотки, шорохи, козни. Все это напоминает выборы папы римского в XVII веке. Главное, конечно, — брачный контракт. Как думаете, что достанется нашей дорогой Соне — как минимум? Как я только не изгалялся, чтобы вытянуть из нее информацию, но она сделалась такой таинственной, настоящая grand dame. Тем не менее, большая или малая, какая-то доля должна быть Соне выделена. Раньше фаворитом номер один считалась Пэнти. Старик завещал ей какую-то совершенно фантастическую сумму, чтобы она, когда вырастет, смогла сделаться тем, что называется а parti. Но нам всем кажется, что из-за своих маленьких проказ она сойдет с дистанции и все достанется нашей милой Соне. Далее — Пол и Фенелла. Они, разумеется, тоже сами вычеркнули себя из списка. В общем, я надеюсь, — заключил Седрик, скромно посмеиваясь, но с хищным блеском в глазах, — что, может быть, мне кое-чем удастся поживиться. Думаю, препятствий возникнуть не должно, но ведь всякое может случиться. Старик меня, попросту говоря, ненавидит, а майорат — это такое чудное дело. Кто-то что-то сказал, что-то там, бог знает когда, произошло, глядишь, я оказываюсь владельцем этого жуткого дома, но только стен. Больше ничего. Но так или иначе мне необходимо привлечь Соню на свою сторону.

Седрик разгладил усы и снял катыш с подкрашенных ресниц.

— Я наложил грим, — пояснил он, — потому что показалось крайне важным, чтобы каждая складка плаща была пропитана запахом Маккактамего. Ну и еще отчасти потому, что так забавно разрисовывать собственное лицо.

Он промурлыкал что-то себе под нос и продолжал:

— Томас, Десси и почтенная миссис А., все они приезжают в пятницу вечером. День рождения в субботу, не забыли? Старик и Старожил проведут воскресенье в кровати, один от переедания, другой после игр Ганимеда. Семья наверняка будет целый день обмениваться взаимными уколами. Все сходятся на том, что piece-de-resistance[30]всего дня рождения — оглашение нового завещания.

— Но ради всего святого… — взмолилась Трой, но Седрик не дал ей договорить.

— Уверяю вас, так оно и будет. Старик всегда предавал гласности каждый новый вариант. Он обожает драматические мизансцены.