К реальности миф о ДВР может иметь мало отношения. Но миф красивый — пусть живет.

В апреле 1919 года семнадцатилетний Фадеев бросает училище, где как раз начались выпускные экзамены, и уходит в партизаны под кличкой «Булыга»[133].

Подпольное паспортное бюро оборудовали под сценой Народного дома. Девушки доставали в городской управе вышедшие из употребления паспорта, смывали старые фамилии и надписывали новые.

Лев Никулин[134] вспоминал: «Партийная кличка, которую он придумал себе, — „Булыга“ — вызывала у него улыбку:

— Почему Булыга? Сам не понимаю».

Игорь Сибирцев стал Селезневым, Билименко — Судаковым, Нерезов — Сомовым, Бородкин — Седойкиным… Булыга — наиболее выразительный псевдоним. Он похож на подпольные имена будущих руководителей СССР — «Молотов», «Сталин», «Каменев»… Образный ряд тот же, но «Булыга» — не просто камень, а камень твердый, крупный[135]. Глыба, валун, «орудие пролетариата». Уже здесь проявилось фадеевское чувство стиля. Даже странно, что потом он отказался от звучного псевдонима, вернувшись к своей заурядной фамилии (или она была ему дорога из-за оставившего семью отца, которого он не помнил?). Аркадий Голиков, к примеру, навсегда превратился в Гайдара, да и фадеевский друг Гриша Билименко так и жил под именем Георгия Судакова — те прозвища легко прирастали навсегда. Но Булыга вновь стал Фадеевым, хотя довольно долго подписывался двойной фамилией: Булыга-Фадеев. Многие думали, что Булыга — его настоящая фамилия, а Фадеев — псевдоним; даже сегодня некоторые источники приводят эту ошибочную версию.

В 1972 году после боев на Даманском[136] в ходе антикитайской топонимической кампании село Сандагоу[137] в Приморье переименовали в Булыга-Фадеево. Получается, в честь не столько писателя, сколько партизана — иначе назвали бы попросту «Фадеевкой».

Апостольское имя «Фаддей» («Фадей») переводят то как «божественный дар», то как «хвала», то как «мужское сердце». Все три варианта выглядят применительно к судьбе Фадеева провидческими. А в «Булыге-Фадееве» слышится и пришвинский «камень-сердце».

Фадеев партизанил в Приморье, Приамурье и Забайкалье около двух лет — с весны 1919-го по начало 1921 года.

19 апреля 1919 года во Владивостоке прошла подпольная конференция РКП(б). Заслушан доклад Лазо «О задачах партии в Приморье», принято решение усилить отряды партизан лучшими большевиками. «В помощь и для руководства партизанским отрядом комитет в разное время посылал Лазо, Губельмана, Шумяцкого, Дорошенко, Игоря Сибирцева, Владивостокова, Сашу Фадеева (Булыга), Руденко, Исаака Дольникова, Судакова, Нерезова, Мишу Мышкина (Вольский), Тамару Головнину, Гаврилу Шевченко, Попова, Мамаева и других товарищей», — пишет А. А. Воронин-Птицын в воспоминаниях «Владивостокское подполье». Фадеева единственного он называет «Сашей», видимо имея в виду его молодость. Одни направлены в Анучино, другие — на Сучан, третьи — в Тетюхинско-Ольгинский район. Не рядовыми бойцами — для руководства, организации.

Уход Фадеева в партизаны не был спонтанным: он уже был большевиком и подпольщиком. Имелось и решение партконференции, что, конечно, не отменяет добровольности совершенного Сашей и его друзьями поступка (этот сюжет довольно точно рифмуется с краснодонским подпольем 1942–1943 годов).

Именно весной 1919 года в Приморье объявили мобилизацию в армию Колчака, чем объясняется уход немалой части молодежи в партизаны. «Забривали» и учащихся средних учебных заведений — был издан приказ о досрочных выпусках. Из «соколят» мобилизации подлежали все, кроме Фадеева — родившемуся в декабре, ему еще не было восемнадцати. Фадеев вспоминал: «Брали молодых людей, даже учащихся, родившихся в 1899 и 1900 гг.». Он-то мог и подождать. Но — пошел.

Могут сказать: задурили голову пацану… Что это такое вообще — уйти в партизаны? Не в регулярную армию, не по мобилизации. Такой шаг — куда серьезнее, он многое говорит о человеке. По своему человеческому типу юный Фадеев напоминает национал-большевиков Эдуарда Лимонова 1990-х. Лимонов ведь не придумал нацболов, не синтезировал их — он их услышал, вызвал и собрал, а были они всегда. Во времена Фадеева они шли в партизаны, в наше время — в ополчение Новороссии. Социальная реальность воспроизводится в более или менее сходных формах в разных точках и временах: Лазо, Ким Ир Сен, Фидель… Маек с Лазо, впрочем, в Советском Союзе выпустить не додумались, хотя Лазо не менее крут, чем Че Гевара, а снежный и морозный Сихотэ-Алинь — чем Сьерра-Маэстра.

Уход в партизаны был личным выбором Фадеева — но можно сказать, что никакого выбора у него не было или что он был предопределен окружением, обстановкой. Сам Фадеев писал в 1949-м: «Мы полны были пафоса освободительного, потому что над Сибирью и русским Дальним Востоком утвердилась к тому времени власть адмирала Колчака, более жестокая, чем старая власть. Мы полны были пафоса патриотического, потому что родную землю топтали подкованные башмаки интервентов. Как писатель своим рождением я обязан этому времени. Я познал лучшие стороны народа, из которого вышел. В течение трех лет вместе с ним я прошел тысячи километров дорог, спал под одной шинелью и ел из одного солдатского котелка».

Родом писатель Фадеев — из Приморья смутного времени. Имею в виду даже не темы книг, не «жизненный опыт» в смысле фактов. Дело в другом: то, что он увидел и пережил в приморских сопках и распадках, обострило его восприятие, наложившись на тягу к письму, которая была у Фадеева с детства[138].