Вдобавок к этой своей исторической заслуге Ножан-сюр-Марн, первым из всех окружающих Париж и столь непохожих на Париж провинциальных городков, сумел воздать должное незабываемой парижской Бель Эпок, устроив у себя скверик Старый Париж, куда были перенесены из Парижа фонтанчик Уолласа и старинный вход на станцию метро «Георг V» (все это подлежало списанию и спасению). А над самым берегом Марны (пусть и не в самом удачном месте) установлен был в городке единственный из уцелевших рыночных «павильонов Бальтара». Того самого Бальтара, что строил в 1858–1864 годах павильоны «чрева Парижа», лишившегося этих архитектурных шедевров в 1972 году, через три года после закрытия знаменитого оптового рынка. Никак не оспаривая соображений высокой гигиены, потребовавших закрытия рынка в центре столицы, нельзя не отметить пренебрежения, которое нередко высказывало в те годы городское начальство – будь оно парижским, московским или пошехонским – к «модерну» истекших столетий, и пылкого пристрастия этого начальства к «самому-самому», самоновейшему. А ведь парижские павильоны Бальтара породили в XIX веке сеть великолепных крытых рынков по всей Франции. Теперь-то еще на подъезде к провинциальным городкам особые панно указывают при дороге на их сохранность как на главную достопримечательность места, но в начале 70-х годов XX века они, наверное, казались судьбоносным парижским властям устаревшими и ни к чему не пригодными. А в маленьком Ножан-сюр-Марн рассудили иначе. В городок перевезли рыночный павильон № 8 (тот, где торговали птицей и яйцами). Конечно, в Ножане порезвились над некоторой переменой облика павильона: облицевали его белой керамикой, закрыли просветы витражами, зато уж внутри павильона поместили старинный орган из былого кинотеатра «Гомон», что на площади Клиши в Париже, и воздвигли в помещении амфитеатр на полторы тысячи зрителей, сделали передвижную сцену и еще кое-что: в общем, обзавелись залом в две тысячи квадратных метров для концертов, спектаклей и выставок. Поживился Ножан и другими плодами парижского варварства (на сей раз революционного) – например, роскошным готическим порталом от разрушенной в Париже старинной церкви.

Сохранились в Ножане и собственные старинные дома XVIII века, а здешняя мэрия была со вкусом расписана художником Карбовским. Художники вообще жалуют городок: неподалеку от того места, где умер когда-то великий Антуан Ватто, в красивой усадьбе XVII века с прекрасным парком (ул. Карла VII, дом № 14–16) разместился в 1944 году старческий дом художников, завещанный государству Мадлен Шампион. При доме построены были 60 ателье, в которых и работают пожилые художники. При доме большая библиотека и великолепное собрание произведений искусства. Здесь провели последние годы жизни многие славные художники, и ни дом этот, ни городок Ножан-сюр-Марн не забыли еще светлоглазую русскую художницу Марию Васильеву, которая прожила здесь последние четыре года своей жизни. В Париже-то ее помнят, более того, память ее была недавно увековечена: в ее мастерской, что в коротеньком зеленом пассаже; выходящем на монпарнасское авеню дю Мен (дом № 21), открылся в 1998 году Музей Монпарнаса, причем открылся выставкой «Мария Васильева в своих стенах», я бы лучше сказал: «у себя дома». И надо заметить, обитатели этого островка старого Монпарнаса выдержали настоящее сражение, не только не дав пройтись по их раю бульдозерами, но и не позволив заслонить вход в свой пассаж специально спроектированными суперэлегантными особнячками (а кто-то ведь уже на них рассчитывал, кто-то что-то за них сулил). В общем, «пассаж Марии Васильевой» одержал победу над всесильной мэрией, над загребущими чиновниками, гип-гип-ура!.. Но кто она была, эта милая русская женщина, эта художница-модернистка, которую в 10-е годы XX века знал «весь Монпарнас» и которая в начале Первой мировой войны открыла на Монпарнасе благотворительную столовую для художников (кто только туда не заходил утолить голод; говорят, сам будущий кровопийца Троцкий блестел там очками и с аппетитом облизывал губы).

Родилась Мария Васильева в богатой семье в Смоленске (он немало подарил миру талантов, наш забытый Богом Смоленск!), с восемнадцати лет изучала медицину в Петербурге и училась в частной художественной школе. В 1905 году поехала в Париж изучать живопись на стипендию вдовствующей императрицы Марии Федоровны (бедняжка Дагмар Датская, ей, дважды овдовевшей, еще предстояло пережить кровавую гибель чуть ли не всего потомства). Поселилась Маша в пансионе мадам Буве, где жила также будущая Соня Делоне (по-петербургски Соня Терк, по-одесски Соня Штерн, тоже красиво). Потом училась Маша у Матисса, посещала академию Ла Палет, а мастерская у них была на пару с Олей Меерсон (столько будущих знаменитостей на каждый метр парижской жилплощади). Когда Маше было 25 лет, она уже выставляла живопись и в Париже, и в Москве, и в Харбине. И еще было в ней с избытком доброты и активности: создала с друзьями в Париже Русское литературно-художественное общество, была старостой Русской художественной академии, а потом у себя в мастерской основала «Академию Марии Васильевой», или «Свободную академию», где просто учились друг у друга, никому ничего не навязывая. Здесь у нее собирались молодые художники и музыканты, будущие звезды первой величины – Эрик Сати, Пабло Пикассо, Жорж Брак, Анри Матисс, Амедео Модильяни, Осип Цадкин, Фернан Леже, Маревна, Блез Сандрар…

Но вот грянула Первая мировая война. Деятельная Мария не только открыла столовую для неимущих собратьев, но и пошла сотрудничать в Красный Крест. А тут еще замучили беспокойство и тоска по родине – поехала в Россию повидаться со своими. Что значит «поехала»? Еле-еле добралась с приключениями через Сербию, Грецию, Болгарию, Румынию… В России она успела принять участие в двух авангардных выставках, а в 1916 году уже вернулась через северные страны в Париж, ставший ей домом. Тогда она и начала создавать куклы-портреты из папье-маше, клеенки, проволоки. Когда большевики подписали Брестский мир, русскую гражданку Васильеву посадили в лагерь Фонтенбло. Друзья (А. Салимон, супруги Леже) добились ее освобождения и вручили ей по возвращении из лагеря ее собственного, уже к тому времени годовалого сыночка. Мастерская ее оказалась разграбленной, но выдумки и работы пока хватало, жизнь продолжалась: художница оформляла балеты, помогала расписывать новое кафе на Монпарнасе («Ла Куполь» – там и нынче на меню ее картиночки, и любой официант вам покажет, где тут на столбах роспись Васильевой)…

АВТОПОРТРЕТ МАРИИ ВАСИЛЬЕВОЙ

Фото Б. Гесселя

Потом снова были выставки, салоны, заказы, куклы, картины, личная жизнь и жизнь друзей-русских, друзей-французов (их было множество). И только в 1953 году переехала она в «художественный» старческий дом, что в Ножан-сюр-Марн… Но она еще и после этого участвовала в Салоне независимых. А парижские художники устроили выставку ее работ в своей столовой. В 1955 году (за два года до ее смерти) была еще ее ретроспективная выставка в галерее От-Паве…

И вот в 1998 году имя Марии Васильевой оказалось вписанным в историю Монпарнаса и Старого Парижа. В ее мастерской – музей Старого Монпарнаса, да и весь пассаж, выходящий на авеню дю Мен, носит имя Марии Васильевой…