Ладошка мечтательно потягивается.

— А что? Метров десять колючей пустить на чехол…

— Без авангарда! — рычит Овчарка и выкатывается.

Годо не обманул, раздобыл проволоки. Привез. Юля весь день, как паучиха, плела замысловатую сеть. Паяла. И очень много курила. На манекене закрепляла готовые секции, надувала огромные пузыри из жвачек. Снова курила. Когда металлический корсет был готов, она вытряхнула из пакета кусок белоснежной прозрачной ткани и стала сооружать юбку — невесомую и белую, как туман. Телефонный звонок ударил по нервам. Не стала отвечать.

— Блин!

Но телефон надрывался, и Юля схватила трубку.

— Алло!

Это была Овчарка. Кто ж еще? Подруги звонят на мобильный.

— Юля, вы чем заняты? Зайдите ко мне в кабинет. Срочно. Срочно, Юлия Валерьевна!

И шварк трубкой, гадина. Попробуй отказаться.

— Черт! Черт! Черт! Да что это делается? — кричит Юля. Ей так жаль сейчас прерываться и почти больно уходить от недосооруженного платья.

_____

А Евгения Евгеньевна в это время вопросительно смотрит на молодого человека с незапоминающейся внешностью в невзрачном костюме. Молодой человек неопределенно кивает. Он все делает с оттенком какой-то загадочной неопределенности. То ли есть, то ли нет. То ли хорошо, то ли плохо. То ли справа, то ли слева. Он по-хозяйски устроился за Евгешкиным столом и ждет Юлю.

Юля немного удивилась, глядя на то место за рабочим столом, где она привыкла видеть свою начальницу и мучительницу. Если бы там сидела Овчарка, то это место без натяжки можно было назвать пустым. Но там восседал молодой человек, совершенно ей не знакомый. И хотя он широко улыбался ей, как радушный хозяин долгожданной гостье, по спине забегали мурашки. Может, это какой-нибудь эксклюзивный заказчик? Нет, не похож. Скорее работорговец. Вон как смотрит. Оценивает. Точно, Овчарка решила продать ее в рабство. Хотя она и так уже в неволе у Воропаева и у этой карлицы. И где сама Овчарка, эта микроскопическая ведьма? А, вон, прячется за портьерой, делает вид, что поливает цветы.

— Юлия Владимировна? — спрашивает молодой человек и оборачивается к Евгешке в поисках поддержки. Мол, она, я не ошибся?

— Проходите, Юля, проходите, — Овчарка явно перебарщивает с любезностями.

— Прохожу, прохожу. Что случилось-то?

— Дело короткое, хоть и неотложное, — спокойно произносит посетитель.

— Слушаю вас. Только быстро. Вы быстро говорите, я быстро слушаю.

Нависает пауза. Юле не терпится закончить платье, и она спрашивает:

— Татуировки?

Пауза становится тягостней.

— Боди-арт?

Молодой человек продолжает молчать, а Овчарка уже пританцовывает на месте от напряжения. Юля понять не может, зачем он на нее глазеет, а в крохотных лапках Овчарки дрожит детская леечка.

— Интимные прически? Это не ко мне.

Молчание.

— Как, еще интимнее?

Нервы у Овчарки сдают:

— Нет-нет, вы не так поняли… Я не стала бы вас беспокоить… Речь идет…

— Речь идет о вашей маме, — отчетливо произносит молодой человек.

Юля внимательно рассматривает обоих. Овчарка ринулась под занавеску, а молодой человек продолжает профессионально и неопределенно улыбаться. Юлю можно и напутать, и довести до слез. Она не любит конфликтов. Юля давно не называет маму мамой, обращаясь к ней «Лара». Но, черт возьми, она предпочитает быть единственной на этой земле, кто имеет право коллекционировать претензии к Ларисе Артемьевой. А этот стертый ишак не имеет, кем бы он ни был. Поэтому она тихо и очень внятно говорит:

— Вы не представились.

Молодой человек протягивает ей удостоверение. Юля старательно изучает его. Строчки прыгают, штамп расплывается, но главное она ухватывает: ФСБ, капитан. Удостоверение уже вновь в руках хозяина. Но Юля, спохватившись, растягивая секунды, чтобы подумать, чтобы подготовиться, снова протягивает руку:

— Простите, я не запомнила вашего имени.

Молодой человек опускает удостоверение в карман.

— Костя.

— Костя… Быстрее, Костя, у меня много работы.

Овчарка выглядывает из-за портьеры:

— Юля, дело большой деликатности…

— Ну-ну…

Костя вкрадчиво шелестит:

— Речь пойдет о вашей маме…

— Я уже поняла.

Евгения Евгеньевна, хоть и псина сторожевая, но и у нее, бывает, сдают нервы.

— Для вас ведь не секрет, что ваша мама является одним из главных акционеров нашего дома…

Юля спокойно смотрит на Овчарку. Та всплескивает маленькими ручками:

— Речь идет о многомиллионных налогах!

И Юля, лентяйка талантливая, безответственная сибаритка, собирается в комок. Что ж, у каждого своя амбразура.

— Евгения Евгеньевна, скажите, я плохо работаю?

— Юля, что вы! Вы хороший работник…

— Вы мне платите зарплату такую же, как всем остальным, согласно сетке?

— Юля!

— Нет, подождите! Когда-либо я своим поведением или отношением к любимому делу поставила себя в особое положение?

Костя начинает беспокоиться:

— Мне кажется, мы уходим от сути разговора. Ваша мать…

— А вы вообще молчите! Вот вызовете мою мать к себе в кабинет и будете задавать ей все интересующие вас вопросы. Если она, конечно, согласится прийти. А вы, Евгения Евгеньевна, послушайте меня. Моя мать десять лет назад спасла вашего вонючего кутюрье Воропаева. Она вложила в него деньги, дала ему возможность работать. То, что она акционер, — это номинально, на бумаге, и вы это прекрасно знаете. Лучше других знаете! Просто в то время так было удобнее оформить документы. Она не получила ни одного рубля прибыли от вашего модного дома и уже десять лет живет за границей. Тихо и мирно, как рантье от процентов своих иностранных фирм, — и, обернувшись к Косте, она стучит по столу: — О каких налогах вы говорите?

— Но торговый дом «Воропаев» приносит колоссальный доход…

— Вот и ищите, кому он его приносит!

Юля вскакивает и в два шага оказывается у двери. Овчарка визжит вслед:

— Артемьева!

— А почему у нас, Евгения Евгеньевна, такие гонорары маленькие, если доход такой колоссальный? — спрашивает Юля и выбегает вон.

Портреты Ларисы Артемьевой и Воропаева по-прежнему взирают на бурную событиями жизнь модного дома. Юля глядит то на один, то на второй, пытаясь уразуметь, как из недолгой и поверхностной связи этих людей могло образоваться целое дело, крупный бизнес с финансовыми последствиями. Их связь, вне всякого сомнения, изменила и ее, Юлькину, жизнь. Чем бы она сейчас занималась, если бы не гнула спину на Воропаева? Наверное, делала бы то же самое. Открыла бы салон татуировок и боди-арта, искала бы богатых заказчиков. Может быть, она и не преуспела бы во всем этом, но была бы свободной. От ощущения утраченных возможностей защемило в солнечном сплетении. Но Юля вспомнила о незаконченном платье.