— Публий, это Рэм, — скрипит безопасник в рацию, — ты там живой? Выйди, разговор есть.

Крепче стискиваю зубы, чтобы не ругаться вслух. Дергать хирурга с операции себе может позволить только Рэм. Жду взрыва негодования из рации, но Публий коротко отвечает: «Иду», и отключается. Через четверть клепсидры как сказала бы Имари, военврач выбирается из госпиталя, устало снимая белую маску. И садится в кресло, откуда недавно встал Наилий.

— Где принцесса? — отрывисто спрашивает безопасник, а я замираю, прислушиваясь к тихому голосу Публия.

— Прооперировал, отдыхает. Третий препарат только подошел, остальные не брали. Трехслойную гименопластику делать не стал, половой акт был не так давно, остатки плевы сохранились. Их и зашил.

— Давай без подробностей, — одергивает Рэм и я впервые ему благодарна за резкость.

Выдержки не хватает считать операцию обычной и необходимой. Дикость, с какой стороны не посмотри. Мысли приходится насильно сбивать на другую тему. С Имари уже все в порядке, тут другие проблемы начинаются.

— Зачем звал тогда? — выпрямляет спину Публий.

Еще не злится, но уже говорит быстрее и громче.

— Мне нужна сыворотка линк-шаи-дор, — по слогам произносит Рэм.

— Кого допрашивать собрался?

— Остия по подозрению в предательстве.

Публий кривится и запускает руку в волосы. Дергает их нервно и вот-вот вспылит.

— Нет. Обходись привычными методами…

— Тьер, — стервятник закипает и рывком подается вперед, намертво сцепляя пальцы в замок. — Я четыре дня его мотать буду и ничего не добьюсь. Увечить не собираюсь, а иглы, воду и электрический ток Остий терпит профессионально. Отдай сыворотку!

Куда там. Столкнулись два упрямца, два столпа самоуверенности и вседозволенности.

— Нет, — медленно выцеживает Публий. — Именно потому, что профессиональный разведчик. Сыворотка хоть и заставляет говорить правду быстро и безболезненно, но необратимо нарушает некоторые процессы в мозге. Остий станет профнепригоден, а если он невиновен? Что-то я не помню четких подозрений на его счет.

Лысый стервятник молча оборачивается ко мне и склоняет голову на бок. Если сейчас хищно облизнется, будет как Друз Агриппа Гор. Я почти слышу высокий до фальцета голос генерала четвертой армии и крики ястребов над головой.

— Генерал приказал пытать, — усмехается Рэм. — Думаю, ему плевать на профпригодность Остия.

— Вот и пытай, — отрезает Публий. — Без линк-шаи-дор.

Рэм долго шевелит губами, подбирая слова. Давить будет? Угрожать? Бесполезно. Публий если уперся, сдвинуть его не легче, чем Наилия. Особенно, когда речь идет о здоровье. Переломы можно вылечить, порезы зашить, сожженную кожу пересадить, а поврежденный мозг — это навсегда.

— Чтоб тебе бабы давали, как ты мне сыворотку, — сдается Рэм и замолкает, пустым взглядом уставившись в стену.

Публий ворочается в кресле и трет лоб. Хоть и задавил соперника, а радоваться победе не хочется.

— Слушай, ну разведчиков действительно долго и нудно учат терпеть пытки. Их специально отбирают, чтобы болевой порог был как можно выше. Я заглядывал в генетическую карту к Остию, цифры впечатляют. Такой не расколется от физических страданий, так может с другой стороны зайти? Кошмарные видения, яркие галлюцинации?

Безопасник оживает, но вспышка в глазах быстро гаснет.

— Свежаком накачать? Так если он эйфорию поймает, толку от этого?

— Причем тут Шуи? — фыркает военврач. — Зря, что ли, с нами мудрец?

— Ты о чем, Назо?

Офицеры переглядываются и оборачиваются ко мне, а я вжимаю голову в плечи и мечтаю забиться под кушетку. Публий не щадит, выдавая главную тайну Медиума — моего духа.

— Тиберий, расскажи про Леха.

— Бездна, сыворотку в мозг жалко, — дергаюсь, не замечая, как повышаю голос. — А мертвый вождь племени каннибалов по-вашему для психики безвреден?

— От кошмаров еще никто с ума не сошел, — твердо говорит Публий и смотрит на меня внимательнее оборудования в медкапсуле.

Да, шизофреником Остий не станет, но спать на снотворном будет долго. Колеблюсь, оттягивая неизбежное, даже на кушетке отсаживаюсь дальше. Но лысый стервятник запускает когти в новую жертву и шансов вырваться у меня не много:

— Рядовой, я тебя слушаю очень внимательно.

Нужно отвечать за свои слова. Навела тень на Остия — расхлебывай. Но умеет ли такое Лех?

«Если привязка будет, я попробую, госпожа».

— Хорошо, — отвечаю, будто ныряю в ледяной бассейн. — Мне нужен физический контакт и чтоб никто не отвлекал. Держать за руку Остия достаточно.

— Идем, — пожимает плечами Рэм и встает из кресла.

С ощущением, что сейчас меня будут пытать, а не разведчика, поднимаюсь следом.

— Рэм, я тебе нужен? — сухо спрашивает Публий.

— Пока не знаю, далеко не уходи.

Надеюсь, врач не понадобится. Скальпеля у Остия при себе точно нет, а как еще может навредить Лех, представить сложно.

На полу в ванной комнате сидит разведчик, прикованный к трубе техническим устройством, прозванным браслетами из-за двух колец, плотно охватывающим запястья. Между ними блок управления гаджетом, способный не только током ударить особо ретивого пленника, но и послать сигнал на планшет тюремщика. Измерить пульс, давление, температуру тела. Вдруг несчастный не доживет до финала допроса? Комната большая, как два моих карцера в закрытом военном центре. Здесь даже впятером не тесно, но безопасник пропускает меня вперед и замирает в дверях, сложив руки на груди.

— Тиберий, ты? — улыбается Остий, поднимая глаза. — А я сижу, гадаю, кто же меня пытать пойдет. Ставил на Рэма, ошибся. Значит, фарс с подозрениями генерал решил довести до конца. Предложишь сразу все выложить или всерьез пытать собрался? Чем? Тяжелым взглядом из-под маски?

Ерничает разведчик, язвит, а внутри все так же безразличен и спокоен, ни одна привязка не дернется. Плохо дело, ко мне по-прежнему ничего, даже надменного покровительства, как у Марка нет, за что цепляться? Быстро вспыхивает только ненависть и похоть. Испугать до серой привязки гораздо сложнее, а Лех работает со страхом.

«Есть страх, но слабый, госпожа», — подсказывает дух, и я тянусь к запястью пленника, чтобы рассмотреть точнее.

— Нервничаешь, пальцы холодные, — комментирует разведчик, заглядывая, будто под маску — внимательно и въедливо.

Кажется, сам решил меня если не допросить, то хотя бы считать реакции и решить, как защищаться, но поздно. Вот она — серая нить тревоги и опасения. Тощий слабак Тиберий — не соперник, но раз пришел пытать, значит, не так прост. А что может? Да кто ж его знает, что он может — отсюда весь страх. Еще немного таинственности и можно работать.