— Да, видел, — сказал Эвклид, пожимая плечами. — Это ведь тот самый тип, которому требовался непременно двухкомнатный номер, правильно?

— Правильно, — пробормотала Эвелин, замирая от тревоги. — Где он, Эвклид? Куда пошел и когда вернется? Ты случайно не знаешь?

Эвклид недоуменно всмотрелся в ее лихорадочно горящие глаза.

— Успокойся, Эви, прошу тебя. Присядь. — Он кивнул на стул рядом с собой. Эвелин послушно обошла стойку и села, уже предчувствуя беду и не торопя молодого человека с ответом. — Барнс не вернется, — произнес тот спокойным тоном. — Часа полтора назад он выписался и уехал.

— Куда? — чуть ли не выкрикнула Эвелин, чувствуя, как под ней покачивается земля, намереваясь куда-то уплыть.

— Не знаю, — ответил Эвклид растерянно.

— В Сан-Франциско, — пробормотала Эвелин словно в бреду, совершенно не задумываясь о том, как выглядит и что подумает о ней Эвклид. — Домой…

Она вскочила со стула и побежала назад, к лифту, не зная, как ей спастись от усиливающей в груди боли, ничего не желая, никого не видя, как будто наполовину умерев, лишившись желания жить.

Эвелин не помнила, как вновь очутилась в своем номере, как вошла в спальню, как забралась в постель и с головой накрылась простыней. Ей хотелось забыться сном, провалиться в спасительный мрак, спрятаться от всех и вся, лишиться способности думать, вспоминать, чувствовать.

Но мысли не желали ее покидать, грудь буквально разрывало, а сцены вчерашнего вечера с издевательской навязчивостью вставали перед глазами.

Почему? — недоумевала Эвелин, сжавшись в комок и зажмурив глаза, точно побитая собака. Что ему не понравилось? Может, он не смог простить мне прежние выходки? Почувствовал, что не в состоянии забыть мои дерзости? Но ведь и я от него порядком наслушалась гадостей! Черт! Если бы я только знала, тогда бы держала себя в руках, не распускала свой поганый язык…

Терзаясь раскаянием и мучительными предположениями, Эвелин пролежала в кровати до самого обеда. Поднялась только тогда, когда в сумочке запиликал сотовый.

Звонила Абигейл.

— Ну, как твои дела? — спросила она бодрым звонким голосом. — Когда возвращаешься? Что у тебя с Ричардом?

У Эвелин на глаза навернулись слезы. Она ответила не сразу, некоторое время помолчала, успокаиваясь.

— Администратора уже нашли. Вчера. Я теперь свободна как птица.

— Отлично! — воскликнула Абигейл. — Сузи и Джим на следующей неделе устраивают грандиозную вечеринку! Значит, ты тоже сможешь прийти. А Ричард? Как ваши дела?

Эвелин закрыла ладонью рот, почувствовав, что сейчас разрыдается.

— Эви? — позвала подруга, настораживаясь. — Ты в порядке?

— Нет, — простонала Эвелин, больше не в силах сдерживаться.

— В чем дело? Он опять оскорбил тебя? — спросила Абигейл взволнованно.

— Нет, — снова прошептала Эви, закрывая глаза и в который раз уносясь мыслями на низенькую скамейку в парке с апельсиновыми и лимонными деревьями. — Я потом все тебе расскажу, не по телефону, ладно? — пробормотала она жалобно.

— Эви, дорогая, я боюсь за тебя. Может, мне приехать? Прямо сейчас? Я бы все дела отложила, сняла со счета остаток денег и…

Эвелин задумалась, стоит ли принимать предложение подруги. Абигейл могла выслушать ее и поддержать, дать какой-нибудь совет. Но она не нуждалась сейчас ни в советах, ни в разговорах — ни в чем и ни в ком, кроме Ричарда. А его никто не мог ей вернуть.

— Нет, Абби, спасибо, — сказала она отрешенно. — Я скоро сама приеду… сегодня или завтра. Тогда и поговорим.

— Хорошо. Но пообещай, что не наделаешь глупостей! — потребовала Абигейл. — Не знаю, что там у тебя стряслось, но помни: ты самая лучшая и не должна падать духом. Все образуется, вот увидишь, — добавила она убаюкивающе.

— Да, — ответила Эвелин, на мгновение оживая. — Спасибо тебе. Глупостей я постараюсь не наделать, не волнуйся.

Она слонялась по своему люксу до вечера, не обращая ни малейшего внимания на окружающую ее роскошь и не притрагиваясь к музыкальному центру. А около восьми наспех собрала вещи и уехала.

Ричард терзался сомнениями всю дорогу до аэропорта, во время полета и приехав домой. Слова Эви, ее смех, сладострастные стоны звучали в его голове снова и снова, приобретая все большую значимость, причиняя все более нестерпимую боль.

Теперь ему казалось, что он поступил как последний трус, как законченный мерзавец. И очень сожалел, что не дождался пробуждения Эви и по-дружески с ней не поговорил, все не объяснил. Уезжая из Анахайма, он думал только о том, что своим исчезновением освобождает Эвелин от тяжести своего присутствия, и о том, что должен будет убить в себе зародившуюся к ней любовь или, по крайней мере, притупить ее, приглушить.

О чувствах Эвелин он не думал и, когда вдруг предположил, что и она сейчас страдает, страшно разволновался.

Кретин! Идиот! — мысленно обзывал себя он. Разве я не видел, что эта ночь стала для нее чем-то особенным: по выражению глаз, по безоглядности, с которой она мне отдалась? Получил ценный совет, насладился прогулкой и сексом — и в кусты!..

В редакции в день приезда Ричард решил не появляться — над статьей еще следовало поработать. Ему страстно хотелось на что-то отвлечься, но мысли никак не желали переключаться на «Диснейленд», а сердце разрывалось от жуткой боли.

Промучившись до самого вечера, он надумал позвонить сестре и, не откладывая в долгий ящик, тут же уселся на диван, снял с телефона на столике трубку и набрал давно заученный наизусть номер. Пока в трубке раздавались длинные гудки, перед его глазами промелькнула вся прошедшая жизнь, начиная с детства.

Совсем еще детьми они с Сильвией страшно дрались, потом научились терпеть и понимать друг друга, а повзрослев, превратились в близких друзей. Ричард вспомнил, как, решая, выходить ли ей замуж за Даррелла, Сильвия часами напролет беседовала с ним в кухне. Они вместе взвешивали все «за» и «против», спорили, смеялись. Сильвия, тогда еще тоненькая, с длинными волосами, заплетенными в косы, поглядывала на брата с мольбой, будто считала, что от его мнения зависит вся ее судьба…

Из трубки донесся приглушенный щелчок, и на сердце у Ричарда похолодело.

— Алло!

Это была Сильвия. Ее голос прозвучал тише и спокойнее обычного, но не узнать его Ричард не смог бы даже по прошествии полувека.

— Сильвия? — все же спросил он, больше потому, что не знал, как начать этот безумно сложный разговор.

Последовала продолжительная пауза. За это время в голове Ричарда пронеслась дюжина мыслей. Может, она не желает со мной разговаривать? Или не узнала? Или считает, что я отказался тогда от этого чертового наследства, просто чтобы повыпендриваться, вот и молчит, демонстрируя свое презрение?..