Поучительно вспомнить для сравнения и других экранных Распутиных. В «Агонии» Климова он выступал сексуальным либертеном, народным авантюристом, чуть-чуть гипнотизером и эпилептиком, а в целом – симптомом скорого необратимого конца Империи, стремительно летящей вниз сквозь мировую войну, эдаким живым знаком ментального тупика обреченных на вымирание классов. Классы эти держали народ в невежестве и бесправии, и, прежде чем разумно отомстить правителям с помощью революции, «народ» входил в Зимний дворец не с ружьем большевика, а с посохом юродивого и запускал свою мозолистую лапу не в Алмазный фонд, который будет национализирован, а в бальные декольте беспомощных графинь. Т. е. Распутин Климова это «темная месть» народа правящему дому, вслед за которой, по законам диалектики, явится и «светлая» народная месть штурма Зимнего. Таково советское понимание «старца».

Другое дело диснеевская «Анастасия». Классический либерально-эмигрантский взгляд, для которого Распутин – магический источник хаоса, зеленый дух разрушения традиции в стиле поп-сатанизма Кроули. Мечта такого Распутина – извести монархию физически. Но он не понимает, что политически она и так невозможна и не нужна, вместо злобного сживания царской семьи со свету предлагается демократическое «обнуление» всех царей, оттого-то Анастасия в конце концов и выбирает безвестность и «обычную жизнь», отказавшись от короны, а Распутин, оставшись без антипода, распадается на атомы. Это, конечно, традиция «Хеллбоя», в котором Распутин назначен главным жрецом апокалипсиса, а его тайный склеп на Волоколамском шоссе есть дверь в преисподнюю, которая однажды будет раскрыта, на беду всем жителям Земли.

В более раннем американском фильме Эделя Григорий живет при дворе как звезда рок-н-ролла и, конечно, «рашен крейзи лав-машин» с неотразимой харизмой. Он знает, кто такие Кришна, Будда и другие «великие посвященные», незримо общается с ними, и его магнетическому взгляду не может противостоять никто. Перед нами готовый идол хиппизма, презирающий условности, и вообще мечта богемы о собственном признании при дворе.

А сериал «Григорий Р.» после первой серии можно и не смотреть – образ уже создан и изменен не будет.

Чей это взгляд на «странника»? Конечно же, это взгляд самой царской семьи и петербургского двора. Не могли же они ошибаться? Не могли же они состоять из мистических пошляков, впечатленных артистичным мужиком, или из подлых циников, которым этот «человек божий» был необходим до поры в их интригах?

Можно не смотреть, но я посмотрел, и мой диагноз подтвердился даже с некоторым перехлестом. Григорий Р. оказался еще «святее» и ортодоксальнее, чем я предполагал, т. к. во второй серии гневно отверг и староверов (в первой были хлысты) как неправильных христиан, увлекшихся золотом. Только Синод, Двор и Хардкор! Свиттен действительно прозревает, хоть и медленно, и понимает, что: Столыпина «старец» по-своему любил (!?!) как государственника, на соблазнительные заигрывания экзальтированных барышень не реагировал (ну-ну), мировую войну до последнего пытался остановить (соблазнили Царя дьявольские слуги воевать), из рук революционных террористов лично вырывал револьверы во время их покушений (а то бы еще раньше всю царскую семью перестреляли), а Красную Революцию предсказывал как торжество безумствующих после своей смерти и т. п. Надо отдать должное создателям сериала, они слепили идеального персонажа для массовой любви нашей эпохи. Только один и был у божьего человека грех – выпить да с цыганами сплясать. Но это разве грех… Это же наоборот как раз, электоральность и народность именно в том виде, в каком она необходима самодержавию.

Оказывается, на Первом еще и «документальный» фильм сняли, подтверждающий, что все так и было, сразу после сериала показывают. И то, что в этом сезоне самый массовый телеканал взялся культивировать Распутина, это, конечно, в некотором смысле их окончательный исторический приговор самим себе.

Ну и финальный аккорд для тех, кто не может сам извлечь очевидную мораль из этого «кина»: «Так кто же был Распутин, по-вашему?» – «Русский человек, в каждом русском человеке живет такой Распутин!»

В развязке зрителю наглядно объясняется, от кого (вечно) исходит смертельная опасность для народа-богоносца и данной господом монархии. Это, во-первых, английская разведка, которая все спланировала и проконтролировала. По-современному говоря, «Америка». Во-вторых, гомосексуалисты (Юсупов и его любовник), руками которых «Запад» разделался со святым старцем и живым монаршим талисманом. И в-третьих, примкнувшие к геям крайние националисты (Пуришкевич), которые требовали от Царя слишком много, заботясь только о своей дешевой популярности. Итак, что погубило (и может погубить вновь) наше богоспасаемое отечество? Управляемый англосаксонским Западом заговор гомосексуалистов и крайне безответственных национал-популистов. После этого шутка Урганта сразу после титров сериала, где он получает от Распутина в морду за то, что убежал с сенокоса на концерт Маши Распутиной, смотрится не как желание ну хоть сколько-нибудь снять этот монархический пафос и не как легкая ироничная фронда, а прямо таки как «антироссийская провокация», за которую бог (да и царь) по голове не погладит.

Задние дворы отелей и ресторанов, магазинные склады, казармы, котельные и бараки, заброшенные парки развлечений – вот его наиболее частые лифты в мир волшебных истин. По образованию режиссер политолог, а в молодости был профсоюзным лидером.

В «Унесенных призраками» проблему запускает любовь испорченных рекламой родителей к халяве, а точнее, к бесплатной еде, и далее доказывается: твоя душа принадлежит тому, кто тебя кормит, в самом буквальном смысле этого слова. Чтобы не забыть, кто она и зачем здесь оказалась, девочке нельзя есть еду, которую дает ей ведьма-работодательница. Есть там и обратная метафора: тебя проглотит тот, чье золото ты возьмешь в руку, – черный ненасытный дух, клиент, у которого сколько угодно желтого металла, но аппетит которого никому не удастся удовлетворить.

Миядзаки по своим взглядам левый утопист в духе Уильяма Морриса. В его мультфильмах зло – это всегда корпорации и спецслужбы, а против них выступают пираты, романтичные одиночки, заколдованные подростки и, нередко, рабочие. Чтобы понять, что думает Миядзаки о капитализме, достаточно вспомнить сцену подписания контракта в «Унесенных».

На уровне предметов негативность воплощена в мусоре – он уродливо покрывает дно океана и превращает бессмертных речных духов в бесформенных страдающих монстров. Как эколог, Миядзаки уверен: на Земле не бывает ничего и никого лишнего, но все и всех нужно более правильно и гармонично расположить в мировом пространстве.

Если мусор – негативный полюс человеческого мира, позитивным полюсом является ее величество Машина. В отдельных сценах «Лапуты» шахта с ее индустриальной грацией становится главным действующим лицом, а в «Порко Россо» ту же роль играют гидросамолеты и цеха по их сборке. Отец режиссера во время мировой войны руководил фабрикой по производству военных самолетов, и маленький Миядзаки пережил там первые в своей жизни приступы восхищения человеческим гением. Индустриальные труженики у своих прекрасных, величественных машин практикуют более взрослые формы волшебства и преображения материи, чем те, к которым прибегают дети. В «Лапуте» сплоченные пролетарии изгоняют мафию со своих улиц, но вот против зловещих спецслужб, помешанных на абсолютном оружии, рабочие уже ничего не могут. Культ Машины достигает пика в поэтизации роботов, оставшихся без управления и мирно живущих на летающих островах в одичавших садах. Похоже, именно эти, свободные от хозяев, роботы, слившиеся с природой, и есть для Миядзаки метафора самого человеческого существования. Против них, как и против детей, сражаются всё те же секретные службы. Военные у Миядзаки это всегда зло, и чем секретнее, тем хуже. А вот пираты в «Порко Россо» и «Лапуте» – просто симпатичное недоразумение, бесшабашные раздолбаи, от которых вреда гораздо меньше, чем от государства. Воздушный пират – это романтическая обреченность авантюризма в слишком контролируемом мире.