я все могу объяснить, – запротестовал Савич.

– Да чего объяснять! Судебным приставам применять холодное или иное оружие не положено.

– Но Бряков же был вооружен. Была реальная угроза применения огнестрельного оружия!

– Не имеет значения.

– А если бы он застрелил Тураева или в понятых пальнул?

– Похоронили бы с почестями, – усы Зибунова сердито встопорщились. – Не имеем права. Значит так. До сих пор твою саблю терпели, считали частью костюма. Больше терпеть не будем. Пристав ты первоклассный… Теперь выбирай – закон или сабля.

Ни секунды не колеблясь, бледный Савич снял портупею и медленно протянул шпагу в ножнах Зибунову. Тот замахал руками:

– Да на черта она мне, что прикажешь с ней делать! Убери ее с глаз долой. Объяснительную мне на стол. С завтрашнего дня идешь в отпуск на две недели. Без тебя тут разберемся.

•

Три черных автомобиля летели по шоссе без остановок, не меняя дистанции, словно эскадрилья истребителей в пасмурном небе. Машины двигались так плавно, что Игорь Анисимович не чувствовал скорости. В городе было то же самое, только перед светофорами первая машина угрожающе стреляла трассирующими звуками спецсигнала. Когда этак едет президент страны, министр обороны или председатель Верховного суда, это имеет смысл: любая остановка означает неоправданный риск, угрожающий главным людям государства, а значит, всей стране в целом. Но для совладельца компании, пусть крупной и богатейшей, это баловство. Впрочем, сейчас эскорт хищных автомобилей транспортирует одного Игоря Анисимовича, что означает высшую степень уважения: его особу приравняли по значимости к самому Караеву, приравнявшему себя, в свою очередь, к министру обороны.

В салоне, отгороженном тонированными пуленепробиваемыми стеклами, вежливо горел мягкий свет, пахло новой кожей, дорогим табаком и немного духами (ох уж эти бизнес-шейхи). Игорь Анисимович удобно расположился на диване, вытянув ноги в новых швейцарских ботинках, снятое пальто было небрежно брошено поверх портфеля, который до этой поездки казался Водовзводнову дорогой вещью, как и его костюм, рубашка, галстук, ботинки. Да, вроде дорогие вещи, но классом пониже, чем обстановка салона. Впрочем, с кем он собрался соревноваться в богатстве? Ректор презрительно улыбнулся, но тотчас подправил улыбку: контроль и доброжелательство.

С Караевым они познакомились на Старой площади через неделю после поездки на дачу к президенту. Унягин, замглавы, подвел к Водовзводнову тучного лысеющего мужчину с неожиданно тонкими чертами персидского лица и сказал:

– Вот тебе, Султан Вагизыч, ответ на все вопросы. Это не то что юрист, а отец всех юристов. Игорь Анисимович, дадите консультацию хорошему человеку?

Караев не скрывал радости от знакомства, причем видно было, что радость его не восточная, а настоящая. Ректор не понимал, чем объясняется это неподдельное счастье. «В первый раз он тут, что ли?» – подумал Водовзводнов. Он вспомнил свое первое появление на Старой площади, этот нервный восторг от близости верховной высоты. Действительно, по неопытности здесь хотелось на радостях угодить всем и принимать каждого присутствующего как своего и как подарок судьбы. Со временем выяснилось, что свои разделены на партии негласно, неявно и непостоянно, и понимание этих партий – одна из сложнейших интеллектуальных игр, в которые Водовзводнову приходилось играть.

– Конечно, поможем, о чем речь. Наша лучшая профессура работает и с Госдумой, и с Верховным судом, и по арбитражу. Сделаем любое заключение. Хотите – новый закон разработаем.

Сложно было поверить, что совладелец компании, ведущей дела по всему миру, имеющей офисы в Лондоне, в Нью-Йорке, в Рио и на Кипре, занимающейся наукой, геологоразведкой, строительством, движением капиталов, обеспечением собственной безопасности и взаимоотношениями с госорганами, нуждается в каких-то дополнительных юристах. Впрочем, почему бы и нет?

•

На другой день после знакомства с утра тянуло под ребром справа, во рту горчило, и Игорь Анисимович, часто беспокоившийся о своем здоровье, приехал на работу в мрачном расположении духа. Зайдя в кабинет, он позвонил заведующей учебной частью.

– Скажите, Лара, у нас учится кто-нибудь по фамилии Караев?

– Ой, я так сразу не скажу, Игорь Анисимович, – в голосе заведующей слышалась кокетливая робость. – Позвольте, выясню у девочек за пару минуточек.

– Звони сразу, как будут данные. И отчество, не забудь, уточни.

Оказалось, на втором курсе дневного учится Назим Караев, причем именно Султанович. Еще была Карагаева на заочном и Кураев на вечерке, эти ректора не заинтересовали. Декан юрфака в командировке, вызван был заместитель, историк Рядчиков.

– Ну и как учится? – спросил Водовзводнов, стараясь не подсказывать тоном и выражением лица, какой ответ предпочитает услышать.

– Да как сказать, Игорь Анисимович… Учится. Перетащили на второй курс. Знаете ведь, кто его родитель. Неудобно бы вышло, вроде. Хотя какой-то один хвост на нем вроде еще висит. Проверю.

Странно. Мальчик учится на дневном, на бюджетном месте, явно не хватает звезд с неба, значит, полтора года назад кто-то должен был появиться в его кабинете. Почему же он до вчерашнего дня не был знаком с Караевым? Вариантов два: либо за абитуриента просил не отец, либо кое-кто пытается тишком решать за ректора. Караев вполне мог прислать доверенного человека или из Госнафты, или из семьи. Так или иначе, Водовзводнов непременно докопается до истины.

– Какие будут распоряжения? – от напряженного ожидания Рядчиков покраснел.

– Пусть учится, как все, Николай Павлович. Никаких распоряжений, спасибо.

В размышлениях над формулой «учится, как все», разумеется, произнесенной неспроста, перепуганного замдекана выплеснуло за дверь.

Зеленые бархатные шторы были наполовину задернуты. Где-то далеко туманился городской шум, из-за двойных обитых дверей еле-еле слышались звуки пишущей машинки – тихо, как звук секундной стрелки наручных часов. Водовзводнов выдвинул нижний ящик огромного письменного стола. Здесь лежали шесть еженедельников за последние годы. Он хранил все блокноты с важными записями. Прежние еженедельники хранились дома в несгораемом шкафу. Если был визит, он случился летом. Самое раннее – в мае. Приходить в августе по поводу приема могли только августейшие особы. Сосредоточенно посапывая, Игорь Анисимович перелистывал страницы и лишний раз убеждался, что политика института выстроена как положено. Уровень родителей, которые отправляют детей в вуз, показывает уровень самого вуза.

Кто поступал в ОЗФЮИ в первый год его ректорства? Родители на прием не приходили вообще, ведь дневного отделения не существовало. Поступали милиционеры, делопроизводители райисполкомов, сотрудники паспортных столов, бывшие военные, пожарные инспекторы. А кто посещает приемную сейчас? Народные артисты, главы думских фракций, министры, столичные префекты, космонавты, сенаторы, банкиры… Где же Караев? Нет в еженедельнике такой фамилии. Судя по всему, кто-то в приемной комиссии решил этот вопрос без него. Настроение Игоря Анисимовича, воспарившее было после перелистывания блокнота, снова испортилось. «Кто-то» – это кто? Так или иначе, мимо Жильцовой проскочить не могло. Жильцова приносила списки ему. Как она объяснила присутствие в списке Караева? Можно вызвать и спросить. Но он этого делать не станет. Во-первых, она может дернуть за ниточки, о существовании которых он пока не знает. Во-вторых, Жильцову нельзя выгнать, вот в чем главная загвоздка. Муж Жильцовой, Яков Денисович,