Едва войдя, я снова услышала женский плач. Молли Дарби сидела на ступеньках лестницы, накрыв лицо фартуком, и горько рыдала, потому что меня нигде не было, и она считала себя виноватой. Няню энергично распекала Мэри Ньюлинг. Экономка называла мою няню лентяйкой и соней и сулила, что доктор непременно вышвырнет ее из дома, когда вернется, и не даст ей рекомендаций. Где сейчас мисс Элизабет? Скорее всего, зловеще предрекала Мэри Ньюлинг, больше ее никто никогда не увидит! А если бедняжку украли цыгане? А если она упала в придорожную канаву? А может, ее увез почтальон? Они ведь, как всем известно, почти всегда пьяные!

— Да вот же она, — сказал отец, выталкивая меня вперед, чтобы доказать, что ни одна из бед меня не постигла.

Молли взвизгнула и вскочила на ноги, а затем прижала меня к своей пышной груди.

— Ах, сэр! Ах, мисс Элизабет! Где же вы были? Клянусь вам, сэр, я заглянула к ней в комнату ровно в семь, и ее там не оказалось! Как она вышла? Я ни звука не слышала!

— Отведите ее наверх и вымойте хорошенько, — устало велел отец. — Мэри, будьте добры, заварите мне чаю.

Я посмотрела на себя и увидела, что мои руки и одежда покрыты тонким слоем угольной пыли. Она как будто висела в воздухе над шахтой. Видимо, и лицо у меня стало таким же грязным.

Когда Молли потащила меня наверх, отец снова окликнул нас.

— Погодите!

Мы остановились.

— Да, сэр? — испуганно ответила Молли.

— Лиззи, — обратился ко мне отец.

— Да, папа? — так же испуганно, как Молли, ответила я, боясь, что теперь меня ждет наказание за мою выходку.

— На всю жизнь запомни то, что ты видела сегодня, — сказал отец. — Теперь ты знаешь истинную цену угля!

Оставшись одна, я положила талисман с папоротником в старую лакированную шкатулку, в которой хранились другие мои детские «сокровища». Я знала, что никогда не забуду того, что увидела в шахтерском поселке, хотя смысл отцовских слов дошел до меня не сразу. Впрочем, после того дня я ни разу не слышала, чтобы Мэри Ньюлинг жаловалась на дороговизну угля.

Мой отец был хорошим человеком и любил меня. Но на его плечи свалилось слишком много забот. Обо мне он не слишком пекся — лишь бы я была весела и здорова.

И все же моя выходка, должно быть, дала ему пищу для размышлений. Отец понял, что его дочь растет настоящей маленькой дикаркой. Вскоре после поездки на шахту Молли Дарби покинула наш дом, так как вышла замуж за фермера, и ее сменила гувернантка, мадам Леблан. Все совершилось как всегда: отец нанял ее главным образом потому, что она отчаянно нуждалась в работе и могла приступить тотчас же. Его добросердечие в очередной раз перевесило здравый смысл.

Вскоре я поняла, что никакого месье Леблана не существует в природе и «мадам» мою гувернантку называют лишь из вежливости. Зато она была настоящей француженкой и утверждала, будто приехала в Англию много лет назад и до нас служила в одной очень почтенной семье. К сожалению, ее прежние хозяева переехали в Индию и потому не могли дать ей рекомендательного письма.

Я подслушала, как Мэри Ньюлинг говорила кому-то на кухне:

— Гувернантка, как же! Помяните мое слово, она зарабатывала себе на пропитание вовсе не в классной комнате, а в спальне! И хотя сейчас она пообтрепалась, язык у нее подвешен неплохо. Ну а доктор по доброте душевной всему верит!

Я запомнила ее слова, хотя и не поняла их.

Бедная мадам Леблан определенно переживала трудные времена и была очень благодарна отцу за то, что он ее спас. К тому времени, как она к нам попала, ей было лет сорок пять или сорок шесть; миниатюрная, настоящий воробышек, с очень темными рыжеватыми волосами (я подслушала, как Мэри Ньюлинг уверяла, будто гувернантка красит волосы хной). У нее были глубоко посаженные темные глаза, маленькие ручки и ножки. Двигалась она быстро и ловко. К сожалению, ее образование оказалось весьма обрывочным. Она научила меня читать и писать по-французски и по-английски, бегло говорить по-французски и решать простейшие арифметические примеры. Тем все и ограничилось. Представления мадам Леблан о географии оказались весьма смутными, а историю она знала только французскую. В основном на уроках она рассказывала мне романтические истории о рыцарях и королях, которые я с удовольствием слушала. Мадам Леблан была роялисткой, она пренебрежительно отзывалась о «выскочке», бывшем императоре Бонапарте, и еще с большим презрением — о жалких герцогах Орлеанских. Когда после восстания 1848 года Луи-Филипп был свергнут с престола, который узурпировал восемнадцать лет, она испытала огромное удовлетворение.

— Лучше республика, чем этот предатель Орлеан, мадемуазель Элизабет!

К сожалению, позже до нас дошла весть, что после следующего восстания императором Франции провозгласил себя Луи-Наполеон, племянник чудовища Бонапарта. Этого мадам Леблан уже не могла вынести. Она стала утешаться бренди и в конце концов однажды упала без чувств на диван в гостиной. Там ее и нашла на следующее утро Мэри Ньюлинг, когда вошла растопить камин; рядом с несчастной гувернанткой валялась пустая бутылка. После такого серьезного проступка мадам Леблан нас покинула. Мне жаль было расставаться с гувернанткой; я к ней очень привязалась. Мне не хватало друзей-ровесников, а мадам была для меня не просто наставницей, но спутницей, у которой всегда находилось время на то, чтобы выслушать меня.

Мне исполнилось четырнадцать, и отец решил, что сам займется моим образованием. Правда, из-за многочисленных обязанностей у него вечно не доходили до меня руки. Я занималась самообразованием: жадно читала любую книгу, которая попадала мне в руки.

Бедная мадам! Интересно, что с ней сталось после того, как она покинула наш дом? Мне невольно подумалось, что сейчас я нахожусь в том же положении, в каком тогда была она. Теперь я тоже вынуждена искать крышу над головой и пропитание! Вряд ли после нас мадам Леблан служила где-то гувернанткой… Скорее всего, дело кончилось тем, что она ходила из дома в дом, торгуя безделушками и писчебумажными товарами…

Однако жизнь продолжалась. Мэри Ньюлинг оставалась с нами до тех пор, пока преклонный возраст не вынудил ее проститься с работой и поселиться у овдовевшей сестры. После ее ухода хозяйством стала заниматься я — с помощью приходящей служанки. Отец умер внезапно, но мирно. Как-то вечером он сказал, что устал, рано лег спать, да так и не проснулся. На его похороны пришел почти весь город. Мне же предстояло улаживать его дела.

Они оказались в ужасном состоянии. Я вскоре поняла, что мне грозит полная нищета. Бедняки часто не могли платить отцу за визиты, да он и не требовал от них никакой платы. Кроме того, он многим помогал, давая им небольшие суммы денег, чтобы они продержались, пока были без работы. Одним словом, выплатить его долги оказалось нечем. В книге, где он записывал расходы, я наткнулась на странную запись. Отец каждую неделю выдавал деньги двум женщинам, неким миссис Росс и миссис Ли. Однако в списке пациентов женщин с такими фамилиями не оказалось. Я еще долго потом гадала, кто они такие и почему отец так долго выплачивал им содержание. Если бы в то время Мэри Ньюлинг была еще жива, я бы спросила ее, но она умерла за два года до отца. Сегодня я узнала правду от инспектора Росса.