– И какую цену вы предлагаете?

Поленьев назвал цифру, которая вызывала у Авроры двойственное чувство. С одной стороны, мало, с другой – эти деньги окупали вложенные в дело средства – правда, уже с учетом полученной прибыли. Еще была и упущенная выгода… Но все-таки лучше потерять деньги, чем детей.

Она попыталась выторговать себе отсрочку, чтобы выиграть время, но Поленьев настоял на том, чтобы сделка состоялась немедленно. У него был проект договора; он не возражал против того, чтобы юристы Авроры подкорректировали его, но ее подпись нужна была сегодня. Он понимал, что Аврора могла отправить в Новую Зеландию своих людей, которые и наблюдателя вычислят, и детей из-под удара выведут. Поэтому Поленьев торопился. Аврора решила на первый раз ему не противиться.

Получив свое, Поленьев собрался уезжать. А на прощание предупредил, что ей не стоит делать резких движений. Любая попытка вывести детей из-под удара может закончиться трагедией.

Аврора сокрушенно обхватила голову руками, не зная, что делать. Послать группу охранников на остров Стюарт она могла, но если люди Корчакова смогли выследить ее детей, то и ее ответный ход не останется для них тайной. Их человек уже на острове, он держит детей на прицеле, и вряд ли Татьяна Федоровна с двумя охранниками сможет их обезвредить…

И все-таки она отправила в Новую Зеландию своих людей, но сделала это после того, как на счет ее компании поступила оговоренная в контракте сумма. Сделка состоялась, Корчаков получил свое и теперь, как рассчитывала Аврора, не станет трогать ее детей.

Но вечером того же дня, когда самолет с ее доверенными лицами поднялся в воздух, ей позвонил Поленьев и вежливо сообщил, что компания «Юмис» интересуется агрокомбинатом в Калужской области. А еще он сказал, что в знак доброй воли их представитель встретит ее людей в аэропорту Окленда и поможет им купить билеты на обратный рейс. И не преминул добавить, что руководство «Юмиса» будет очень огорчено, если ее люди не согласятся отправиться домой. Авроре ничего не оставалось, как дать отбой старшему боевой группы. Еще ее утешала слабая надежда, что два охранника, которые находились сейчас на острове с детьми, смогут справиться со своей нелегкой задачей. Пока у них все было спокойно, но в любое время могла случиться беда…

Ролан шел по коридору, и ему казалось, что вслед за ним следует ведомственная или даже правительственная комиссия – ну, например, по тюремной реформе.

Темно-серая роба на нем новенькая, приятно пахнет хлопчатобумажной тканью, казенное белье тоже только что со склада; матрас уже побывал в употреблении, но вата в нем свежая, упругая, еще не скатавшаяся в комья. Да и сам коридор производил впечатление. Стены выкрашены в приятный светло-оливковый цвет, под ногами теплый дощатый пол, а не холодный бетон, и краска ровным слоем. Обстановка как на корабле, где красится все, что не шевелится.

И контролеры до тошноты вежливые – не толкаются, не грубят, и даже повернуться лицом к стенке просят, а не требуют. Такой порядок и такое отношение к арестантам из разряда чудес, поэтому Ролану и казалось, что за ним следует высокая комиссия, которая все видит и все замечает. А может, за ним наблюдали через видеоглазки, что просматривали коридор вдоль и поперек…

Снова незнакомая камера – на этот раз в тюрьме, куда его направили по этапу. Святогорская тюрьма, куда он так стремился.

Камера просторная, с хорошей вентиляцией, с унитазом в фанерной кабинке, четыре двухъярусные койки с деревянными спинками, стол с двумя скамейками, цветной телевизор, холодильник, платяной шкаф. И полы здесь дощатые, и краской пахло приятно. Здесь не чувствовалось духоты и смрада, и мокрая одежда на веревках не висела. Окно под самым потолком, его закрывала только решетка без всяких ресничек и сеток; солнечный свет сюда поступал щедро, а через вымытые стекла хорошо было видно синее небо в белых пушинках облаков.

Телевизор был подвешен к стене, задней панелью едва не касаясь туалетной кабинки; на койках чинно лежали арестанты и смотрели какой-то боевик. Все они были в домашней одежде, и Ролан почувствовал себя неловко в своей робе.

Телевизор выключился, едва за ним закрылась дверь. С нижней койки у окна поднялся плотного сложения рослый мужчина с квадратной головой и мелкими невнятными чертами лица. Глаза маленькие, зато взгляд жесткий, внушительный, но вовсе не агрессивный. Это он выключил телевизор, и никто не посмел сказать ему слово поперек. Только по одному этому можно было понять, что в камере этот человек имел непререкаемый авторитет. Логика была еще и в другом – у кого пульт, тот и смотрящий.

– Нашего полку прибыло? – насмешливо, но совсем не зло спросил мужчина, бросая на койку дистанционный пульт от телевизора

– Ну, здесь, я думаю, не больше отделения, – окинув камеру взглядом, иронично и с чувством достоинства сказал Ролан.

– Служил?

– Было дело.

– Сидел?

– И это было…

– Твоя койка, – смотрящий показал ему на свободное место.

Койка эта находилась на втором ярусе, у двери. И сортир через проход. Но выбора у Ролана не было, а права качать не хотелось. Не нужны ему проблемы с начальником тюрьмы – своего он уже добился, и усугублять ситуацию было бы глупо.

– Ну, начнем движение, – бросив матрас на железную сетку, сказал Ролан.

– Какое движение? – внимательно посмотрел на него смотрящий.

– Тебе сколько мотать?

– Мотают на ус, а у нас отбывают срок, – совершенно серьезно поправил его мужчина.

Ролан не стал иронизировать по этому поводу. Он всего лишь убедился в том, что в святогорской тюрьме бал правят заключенные, активно сотрудничающие с администрацией. Ну а то, что срок отбывают, а не мотают, так эта поправка в принципе правильная. Ему самому гораздо приятней общаться с людьми на нормальном человеческом языке.

– Ну, и какой у тебя срок?

– Еще три года.

– По условно-досрочному? – невольно сорвалось с языка.

– А что здесь такого? – нахмурился смотрящий.

– Да нет, ничего… Ты уйдешь, место твое освободится, кто-то займет его, и я поближе к окну…

– А чего три года ждать? Я через год откидываюсь… Э-э, освобождаюсь, – сказал бойкий, с живым взглядом парень, занимавший под Роланом нижнюю койку.

Смотрящий хмуро глянул на него, и тот, осознав свою оплошность, энергично соскочил с кровати. Все правильно, в присутствии авторитетного человека, лежа на боку, не разговаривают.

– Освободишься, Васек. Если будешь хорошо себя вести.

– Так за мной вроде бы косяков нет… Ну, в смысле, замечаний…

– Видишь, исправляется, – назидательно глянул на Ролана смотрящий. – И ты давай подтягивайся…

– В каком смысле подтягивайся? На турнике? Это типа прописки?