Мерьем страдала: будучи обычным человеком, она совсем не могла видеть чудес. И она даже и не знает о чудесах ничего. Да если бы и знала, то вряд ли стала от этого счастливей…

Пока она, тихонечко всхлипывая, плакала, мужчины на верхнем этаже беседовали, сидя на диване. Отец говорил своему сыну, вернувшемуся из армии со странными привычками, словно это был другой человек: «Твое возвращение спасло нас. Из-за этой девчонки наша честь была посрамлена, мы даже людям в лицо не могли смотреть, однако ты вернулся героем…»

Джемаль кивал, однако пока не понимал, к чему ведет отец. В эти дни, когда он вернулся домой после демобилизации, его голова была занята мыслями о том, что же ему делать. Он знал адрес Селахатдина в Стамбуле. Лев Селахатдин! Он уже поправился после ранения…

– Смотри, после увольнения не забудь меня, – наказывал он другу перед расставанием. – А то, мать твою, ты мне потом ответишь!

Он и сам, вернувшись из армии, хотел найти Селахатдина, но Стамбул слишком далеко, и если нет денег, как человеку туда добраться?

До его слуха долетали обрывочные фразы отца, который продолжал говорить:

– Наша семья не должна была так низко пасть! Но что ты поделаешь, коль судьба…

Джемаль молчал.

Отец Мерьем, дядя Тахсин, сидел, подперев голову рукой, и тоже молчал, горько задумавшись.

Однако услышав про Стамбул, Джемаль начал внимательнее вслушиваться в слова отца. А тот говорил:

– Джемаль! Надо ехать в Стамбул. Эта девчонка виновата и перед Богом, и перед людьми. Сучка не захочет, так кобель не вскочит! Что там творилось, никто же не видел. Ты наши традиции хорошо знаешь. Тебе придется очистить эту грязь. Понимаю, ты только что вернулся из армии, однако больше терпеть и ждать невозможно. Все над нами смеются, сплетничают… В нашей семье нет другого мужчины, который бы мог сделать эту работу…

Сначала Джемаль подумал, что отец, как всегда, дает ему религиозные наставления, но потом понял, чего тот от него хочет. На мгновение он изумился, а затем снова спрятался в свою скорлупу. Так, словно все происходящее его не касалось. Слова отца он не принял слишком близко к сердцу. Маленькую Мерьем надо убить, и отец считает, что Джемаль наиболее всего подходит для этого дела. Ну, и ладно. Это не такая уж большая работа. Человек умирает в одну секунду.

Отец говорил:

– Сынок! Это нельзя сделать здесь. Тебя немедленно схватят и посадят в тюрьму. Лучше возьми эту сучку и отвези в Стамбул. И раньше так с девками делали. Все знают. На один-два дня вы можете остановиться в семье Якуба. Потом ты все уладишь. Там же толпа, никто тебя ни в чем не заподозрит. Найди возможность и покончи с этим делом. Но смотри, осторожнее, чтоб тебя не схватили!

Отец в деталях расписывал, как сделать все наилучшим образом, однако этого не требовалось. Дело-то простое. Таков обычай, все знали это.

Джемаль подумал: «Несчастная девушка».

Однако Мерьем нельзя было оставаться в живых. Даже если бы дядя Тахсин попросил, чтобы его дочь пощадили, все равно ей не жить. Даже если все село попросит о помиловании, это невозможно. Не оставалось ничего другого, кроме как поехать в Стамбул, а заодно и с Селахатдином повидаться.

И у камня есть голос, а у дяди Тахсина нет. Даже рта не открыл, чтобы хоть слово вымолвить. Речи своего брата не перебивал; не поддерживал его, но и не просил пощадить дочку, только сидел со страдальческим видом.

Женщины в доме тоже хранили гробовое молчание. Беззвучно выполняли свои повседневные дела и складывали вещи Мерьем в старую сумку.

На следующее утро в амбар вошла Дёне и сказала:

– Давай уже, твое время пришло. Поедешь в Стамбул.

Несмотря на всю свою ненависть, Мерьем вскочила и обняла ее за шею. Дёне словно принесла ей весть о чуде, которого Мерьем ждала долгие годы. Она почувствовала облегчение.

– Когда я поеду?

– Сейчас же.

– Хорошо. Разреши мне поцеловать руки отца и тети.

– Нет, – отрезала Дёне. – Ты ни с кем не имеешь права видеться. Немедленно отправляйся в дорогу.

И всунула ей в руки старую сумку и зеленый плащ. Мерьем накинула его на плечи.

Она вышла из сарая и, несмотря на запрет Дёне, побежала к лестнице. Глаза плохо видели от ослепительного света, у нее закружилась голова, но это ее не напугало, и она пробежалась по выглядевшему совершенно пустым дому. Комнаты дверей были закрыты на замки. Постучав в дверь одной из них, Мерьем позвала:

– Тетя, открой двери. Дай мне поцеловать твои руки, прочитай молитву мне в дорогу.

Если бы мама была жива, то наверняка выглядела бы так же, как тетя. Потому что на выцветшей фотографии, снятой в молодости, они, близняшки, походили друг на друга как две капли воды. Такие же светло-каштановые волосы, белокожие, брови полумесяцем. Поэтому Мерьем делилась всем с теткой, словно с матерью. Та хорошо обращалась с Мерьем: кормила и поила, а когда у девочки поднималась температура, клала ей на лоб ткань, смоченную в уксусе. Тетя рассказывала ей о жизни, учила всему: как стирать и убираться, как детей воспитывать.

Когда она пошла в начальную школу, тетя учила ее читать по слогам, сливая буквы, показывая табличку, на которой было написано «Иншаллах»:

– Смотри, это И, это Н, это Ш…

Мерьем знала все буквы.

– Давай-ка соединим их и посмотрим, что получится.

А когда Мерьем, запутавшись, прочитала что-то непонятное, обе покатились со смеху.

Однако несмотря на всю заботу и внимание, проявляемое к оставленной на ее попечение дочери своей сестры-близнеца, в отношении тети к Мерьем постоянно сквозила холодность, порой доходящая до ненависти. Тетя исполняла свои обязанности безупречно, но, когда ребенок хотел прижаться к ней или заснуть, положив ей голову на колени, она всегда находила какой-нибудь предлог, чтобы отстраниться.

А сейчас тетя замкнулась от племянницы, не открывает. Сев под дверью, Мерьем еще немного поплакала, поумоляла, а потом, сообразив, что никто не собирается открывать, что домашние не желают ее видеть, смирилась. А ведь ее выгоняют из дома, где она родилась, где провела всю свою жизнь! Выгоняют, даже не взглянув на нее, не прочитав вслед ей напутственную молитву.

День был в разгаре, поэтому и отца дома не было.

Сказав сама себе: «Иди!», она спустилась вслед за Дёне. Поплотней укуталась в платок.

У порога она увидела Джемаля. Он курил и ждал. Брат выглядел чужим. Вытянулся, повзрослел, изменился. Поверить было нельзя, что они вместе детьми гоняли по улице ободья от колес.

– Брат Джемаль, – позвала она тихонько.

Джемаль не ответил.

Они направились в село. Мерьем шла сзади.

Приближалась весна, снег начал таять, и под ногами чавкала грязь. При каждом шаге легкие резиновые башмаки Мерьем соскальзывали с ног и застревали в грязи. В зеленые, словно воды реки, глаза Мерьем, много дней проведшей в темноте, слепило яркое солнце, и было непонятно, то ли они от этого солнца болят, то ли начинают оживать.