Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И только там, под качающимся фонарем, слушая, как воет в окна ветер, она сунула руку в карман и вытащила то, что там лежало: сложенный лист бумаги и простой белый конверт.
В конверте оказалось пять хрустящих банкнот по десять фунтов каждая, все еще слабо пахнувших типографией.
Пятьдесят фунтов! Шестимесячное жалованье Тобиаса Гримсби, и притом весьма щедрое. И какого дьявола она должна с ними делать?
Эмили сунула конверт обратно в карман и развернула записку.
«Мадам, я глубоко тронут честью, оказанной мне вами сегодня вечером. Прошу ли я слишком многого, признаваясь, что нахожу невыносимой мысль ожидать этой чести еще целый месяц? Отвечать необходимости нет. Но я буду ждать и надеяться на следующий вторник.
А пока желаю вам счастливого и благополучного Рождества.
Ваш Э.Б.»
Лорд Сильверстоун скрестил на груди руки, наклонил голову и, прищурившись, посмотрел на елку.
— Как инженерная работа оставляет желать много лучшего.
Эмили, стоявшая на стремянке высотой девятнадцать футов, которую, похоже, использовали еще для защиты Эшленд-Эбби от лазутчиков Генриха VIII, протянула руку сквозь колючие ветви, пытаясь придать более приличное положение экстравагантной золотой звезде.
— Это не инженерная работа, — отозвалась она. — Это рождественская елка. Праздничный… символ…
— На вашем месте я был бы поосторожнее с лестницей…
— …времени года… собственно, немецкая традиция…
— …правду говоря, у нее весьма сомнительная репутация…
— …возможно, вы слышали песню «О Tannenbaum»[1], в которой… погодите, я уже… почти…
— …в прошлый раз я сам чуть не рухнул… ой, осторожнее…
Лестница покачнулась и упала вниз, описав красивую дугу и оставив Эмили болтаться наверху, вцепившись в ветки.
— …свечка, — договорил Фредди. — С вами все в порядке?
— В полном, — отозвалась Эмили, — если, конечно, елка не опрокинется.
— Боюсь, это запросто может случиться. Уже накренилась.
— Тогда, пожалуй, — процедила Эмили сквозь зубы (рот у нее оказался набит иголками), — вы могли бы поднять лестницу и поставить ее обратно, чтобы мне удобнее было… расстаться с этим… очень праздничным символом времени года.
— Боюсь, это невозможно, — крикнул Фредди, глядя вверх. — Она сломалась. Несчастная старушка, она заслуживала лучшей участи.
Вспотевшие ладони Эмили заскользили по хрупкому стволу.
— Попытайтесь.
— Нет. Нет, ничего не получается, — весело крикнул Фредди. — А как насчет вот чего: я, как сумасшедший, вцеплюсь в елку с другой стороны, а вы неторопливо спуститесь?
Эмили рискнула глянуть на мраморный пол внизу. Очень далеко внизу.
Елка покачнулась.
— Ну, тогда, — сказал Фредди, — раз вы, насколько я понимаю, твердо решили держаться до последнего, может, прислать вам наверх бокал пунша? Или, к примеру, эггнога?
Эмили попыталась ногами нащупать ствол.
— Ваша милость, мне кажется, вы не совсем верно оцениваете всю серьезность моего положения.
— Разве рождественский дед не повеселится от души, заметив вас сегодня ночью? Полная миска желе и все такое. Ха-ха!
— Фредерик…
— Знаете, сейчас вы очень напоминаете мне кота. Если вы начнете двигать ногами, мистер Гримсби, я смогу помочь вам спуститься, подсказывая, на какую ветку нужно вставать. Ну, как пожарная бригада.
— Как мило с вашей стороны.
— Слушайте, прямо под вашей левой ногой есть отличная крепкая ветка, и… ой, держитесь!
Дерево затрещало. Треск раздавался от ветки, за которую Эмили держалась правой рукой.
А ведь сначала эта елка казалась такой прочной! Ее на прошлой неделе привезли специально из Шотландии — благородную ель правильных пропорций, полных двадцати пяти футов высотой — и установили прямо под куполом витражного стекла в центре бального зала Эшленд-Эбби. Рядом с этой елью казались маленькими даже великолепные деревья, которые отец ежегодно рубил в лесу Швайнвальда и устанавливал в зале для аудиенций их зам-ка, украсив свечами и мишурой.
Уж наверное, такое дерево должно устоять под весом единственной женщины скромных пропорций, цепляющейся за верхние ветви.
Эмили схватилась за другую ветку, тут же сломавшуюся. Она вцепилась в ствол, чувствуя себя скорее обезьяной, чем котом. Отвратительная золотая звезда, послужившая причиной всех ее несчастий, сорвалась со своего места и упала в кучу иголок и мишуры внизу.
Дерево покачнулось. Еще раз. Мир вокруг Эмили накренился.
— Мистер Гримсби! — завизжал чей-то голос от двери. Раздался металлический грохот, звон бьющегося фарфора, но все это потонуло в сиреноподобных воплях Люси, ударившейся в истерику.
— Ну, ну, — произнес Фредди. — С ним все хорошо, он крепкий парень. Мы просто должны уговорить его прыгнуть.
— Прыгнуть! — взвыла Люси.
— Прыгнуть! — пискнула Эмили.
— Прыгнуть, — решительно заявил Фредди. — Куда лучше, чем дать дереву придавить вас.
Ель наклонилась еще на фут или целых два.
— Но пол же мраморный! — пропищала Эмили.
— Тем больше оснований прыгнуть самому, до того как дерево рухнет на вас всем весом и безжалостно вдавит в этот мрамор. Ну давайте же. Мужайтесь!
— О! О-о-о! Я не могу на это смотреть! — завывала Люси.
Эмили глянула вниз, на бесконечный мраморный пол с синими прожилками, сверкающий в свете двух великолепных бальных люстр.
— Посмотрел бы я, как стали бы мужаться вы, повиснув тут, наверху.
— Ну давайте, мистер Гримсби! Ничего тут такого нет. Вы приземлитесь на ноги… скорее всего.
Вопли Люси достигли новой степени паники.
— О-о-о! Я умру! О-о-о, мистер Гримсби! Я не могу, не могу этого видеть! Его мозги размажутся по всему полу! Кто будет это отмывать?
Дерево снова пошатнулось. Эмили качнулась назад; теперь ветви нависали над ней, а она цеплялась за ствол руками и ногами. Прямо как гамак в солнечный день, сказала она себе, только у гамаков нет желудка.
— О-о-о, спаси нас Господь! Он убьется!
— Может быть, славный мягкий диван убедит вас сделать решительный шаг, если можно так выразиться. Люси, ты не против прекратить на минуточку эти свои восхитительно впечатляющие вопли и помочь мне…
— Что за дьявольщина тут происходит? — прогремел от двери голос герцога Эшленда.