— Я недостаточно несчастна, чтобы переспать с вами. Господи, она что, видит его насквозь? Энтони это не нравилось.

— С тех пор как я вышла замуж, я ни разу не поцеловала другого мужчину. Ни разу, — добавила Дженнифер.

— Это достойно восхищения.

— Вы мне не верите?

— Отчего же, верю. Просто вы — редкий случай.

— Значит, вы думаете, что я жуткая зануда. — Дженнифер встала, подошла к капитанскому мостику и повернулась к Энтони. — А ваши замужние женщины влюбляются в вас?

— Немножко.

— Они расстраиваются, когда вы их бросаете?

— Откуда вы знаете, что не они бросают меня, а я — их? — спросил Энтони. — А насчет того, влюбляются ли они, — продолжал он, так и не дождавшись ответа, — так мы с ними потом не общаемся.

— Вы их избегаете?

— Нет, но я часто уезжаю за границу. Не люблю долго сидеть на одном месте. К тому же у них есть мужья, есть своя жизнь… Вряд ли кто-то из них всерьез подумывал о том, чтобы уйти от мужа. Я для них был просто развлечением… так, очередная интрижка.

— Вы любили кого-то из них?

— Нет.

— А вашу жену?

— Да. По крайней мере, раньше мне так казалось, сейчас — не уверен.

— А вы вообще кого-нибудь любили по-настоящему?

— Моего сына.

— Сколько ему лет?

— Восемь. Из вас вышел бы отменный журналист, Дженнифер.

— Все никак не можете смириться с тем, что я ничего не умею делать? — рассмеялась она.

— Я думаю, что вы впустую тратите свою жизнь.

— Правда? И что, по-вашему, я должна делать? — Она подошла к нему поближе, и Энтони увидел, как лунный свет отражается на ее бледной коже, отбрасывая голубоватые тени на плечи и грудь. — Что вы там говорили, Энтони? — тихо спросила она, как будто кто-то мог их услышать. — «Не пытайтесь меня спасти»?

— С чего мне вдруг спасать вас? Вы ведь сами сказали, что не считаете себя достаточно несчастной, — прерывисто дыша, прошептал он.

Она была так близко, их взгляды скрестились, и Энтони вдруг показалось, что он пьян, все чувства обострились, как будто он подсознательно пытался запечатлеть каждую черточку ее лица в своей памяти. Он вдохнул цветочный аромат ее восточных духов.

— Я думаю, — медленно сказала Дженнифер, — что все, о чем вы говорили мне сегодня, вы говорите всем вашим замужним женщинам.

— Ошибаетесь, — возразил он, но в глубине души знал, что она совершенно права.

Он едва сдерживался, чтобы поцелуем не заставить ее замолчать, не впиться в ее губы. Никогда в жизни он не чувствовал такого возбуждения.

— Я думаю, — продолжала она, — что мы с вами можем сделать друг друга ужасно несчастными.

От этих слов внутри у Энтони все перевернулось, как будто он признал свое поражение.

— А я думаю, — медленно произнес он, — что очень хотел бы этого.

Остаюсь в Греции, в Лондон не вернусь, потому что ты меня пугаешь — в хорошем смысле этого слова.

Мужчина — женщине, в открытке

Женщины снова застучали по стеклу Их было видно из окна ее спальни: одна — брюнетка, другая — с огненно-рыжими волосами. Они сидели у окна угловой квартиры на первом этаже, и как только мимо проходил мужчина, начинали стучать по стеклу, а если бедняге случалось обратить на них внимание, то тут же принимались призывно махать и улыбаться.

Лоренса эти женщины приводили в бешенство. Некоторое время назад в ходе одного из разбирательств в Верховном суде судья предостерег подобных женщин от такого поведения. Лоренс считал, что их приставания, пусть и ненавязчивые, вредят репутации района. Он не понимал, почему все закрывают глаза на столь явное нарушение закона.

Дженнифер они неудобства не причиняли. Ей казалось, что эти женщины находятся в тюрьме со стеклянными стенами. Однажды она даже помахала им рукой, но они посмотрели на нее с таким безразличием, что она тут же отвернулась и ускорила шаг.

За исключением таких маленьких происшествий, ее жизнь шла своим чередом. Утром она вставала вместе с Лоренсом и, пока он брился и одевался, готовила ему кофе с тостами и приносила из холла свежую газету Часто она вставала даже раньше его, чтобы успеть сделать прическу и макияж, — тогда, двигаясь по кухне в пеньюаре, она производила впечатление очаровательной, собранной женушки, в тех редких случаях, когда он отрывался от своей газеты и смотрел на нее. Куда приятнее начинать день, если твой муж не вздыхает с нескрываемым раздражением.

Позавтракав, он вставал из-за стола, она помогала ему надеть пальто, и где-то в начале девятого раздавался тихий стук в дверь — за Лоренсом приезжал водитель. Дженнифер стояла на пороге и махала рукой на прощание до тех пор, пока машина не исчезала за поворотом.

Минут через десять приходила миссис Кордоза. Экономка ставила чайник, жалуясь на стоящие морозы, а Дженнифер погружалась в изучение списка вещей, которые необходимо сделать за день. Сначала шли обычные домашние дела: пропылесосить, вытереть пыль, постирать белье, что-нибудь починить, например пришить оторвавшуюся от манжеты рубашки Лоренса пуговицу, или почистить его ботинки. Иногда она поручала миссис Кордозе рассортировать постельное белье в комоде или отполировать серебряный сервиз, что та беспрекословно выполняла, сидя за покрытым газетой кухонным столом и слушая радио.

Дженнифер в это время принимала ванну и одевалась. Иногда она заходила на чашечку кофе к жившей по соседству Ивонне, или выбиралась пообедать с мамой, или брала такси и ехала в центр города, чтобы закупить все необходимое к Рождеству.

Возвращаться она всегда старалась пораньше — именно в это время ей обычно приходило в голову еще какое-нибудь поручение для миссис Кордозы: поехать на автобусе в магазин и купить материал для занавесок, найти особый сорт рыбы, который, по словам Лоренса, может прийтись ему по вкусу Она старалась отпускать экономку пораньше, чтобы провести дома хотя бы час-два в полном одиночестве и попробовать найти остальные письма.

С того дня, как она обнаружила первое письмо, прошло две недели, и за это время она сумела отыскать еще два. Они тоже были отправлены на абонентский ящик, но явно адресованы ей. Тот же почерк, та же страстная прямолинейная манера изложения — эти слова эхом отзывались в сердце Дженнифер. В письмах описывались события, которых она не помнила, однако ей казалось, будто она кожей чувствует, о чем идет речь, — словно где-то вдалеке после долгого перерыва вновь зазвонил огромный колокол.

Все письма были подписаны просто Б. Она перечитывала их столько раз, что практически выучила наизусть.

Дорогая моя девочка.

Уже четыре утра, а я все не могу заснуть и думаю о том, что сегодня он возвращается домой. Я схожу с ума, представляя, как он лежит рядом с тобой, как он с чувством полного права прикасается к тебе, обнимает тебя, — боже, я отдал бы все на свете ради того, чтобы это право принадлежало мне.