Однако за мнимым единодушием скрывалась значительная разобщенность. Возникало ощущение, что несколько крупных держав, включая Китай, Россию и Индию, просто-напросто поддались воздействию американской и международной реакции на события в Руанде, согласившись на словах с тем широко распространившимся убеждением, что мировое сообщество не предприняло необходимых действий, хотя могло и должно было их предпринять. Инстинкты же и интересы этих держав противоречили этой декларации, перечисленные страны опасались, что саму концепцию R2P и представление, так сказать, о размытом суверенитете можно обратить против них самих, если они окажутся перед необходимостью вести себя дома так, что сторонние наблюдатели сочтут подобное поведение нежелательным. Позже (после ливийской интервенции 2011 года) эти страны еще сильнее обеспокоились тенденцией перерастания гуманитарного вмешательства в нечто, гораздо большее по своим последствиям, – в смену режима. Этот опыт усилил опасения перечисленных стран по поводу того, что концепция R2P представляет собой острие «клина», нацеленного на их суверенитет; такой клин очень просто обратить против их интересов и против самих этих стран.

С концепцией R2P связана и другая проблема. Недостаточно просто декларировать эту концепцию в качестве новой нормы международных отношений, как было сделано в 2005 году. Нужно еще реализовать ее на практике. Данная проблема отражает не только опасения по поводу возникновения прецедентов или конфликта интересов, но и озабоченность по поводу военных и экономических издержек. Защита населения в условиях гражданского конфликта может оказаться чрезвычайно трудной и сложной задачей.

* * *

Наиболее удручающим и опасным примером новой реальности стала Сирия. Там уже давно правит нетипичный для Ближнего Востока авторитарный режим: в отличие от других ближневосточных стран, в Сирии доминируют этническое меньшинство и одна семья. На протяжении сорока пяти лет – более половины срока существования независимой Сирии – страной правили Хафез Асад и его сын Башар, оба алавиты, представители небольшой мусульманской секты, численность которой составляет всего 10–15 процентов от суннитского большинства населения Сирии.

Ситуация в Сирии оставалась стабильной на протяжении десятилетий, в немалой степени благодаря жестокости режима, что наиболее ярко проявилось в 1982 году, когда погибло, по разным оценкам, от десяти до двадцати пяти тысяч суннитов в городе Хама, очаге политической активности «Братьев-мусульман». Асад-отец подавил восстание, чтобы не допустить разрастания политической «скверны» и чтобы показать другим мятежникам, чем чревата попытка бросить вызов его режиму.

События развивались иначе в 2011 году, в ходе сирийской версии «арабской весны». Правительство направило войска для подавления антиправительственных выступлений; несколько человек были убиты, а прочие в результате взялись за оружие. Политический вызов быстро трансформировался в гражданскую войну. Дипломатические усилия по прекращению боевых действий (подкрепленные санкциями против режима) оказались бесплодными, равно как и призывы, изнутри страны и извне, к отставке Башара Асада.

В последующие годы положение только ухудшалось. Правительство получало экономическую и военную помощь от Ирана и России, но продолжало утрачивать контроль над значительными территориями, где укреплялись различные вооруженные группировки, прежде всего «Фронт Аль-Нусра» (подразделение «Аль-Каиды») и «Исламское государство» (другие наименования – ИГИЛ, ИГ или, по-арабски, «ДАИШ»). Появились также другие вооруженные группировки, часть которых поддерживали Саудовская Аравия, прочие арабские суннитские страны, Турция, а также США. Сотни тысяч сирийцев погибли в результате продолжительных боев; примерно половина населения (около одиннадцати-двенадцати миллионов человек из примерно двадцати двух миллионов жителей в начале войны) бежала и была вынуждена искать себе жилье в других местах на территории страны или за ее пределами. Несмотря на все это, вопреки потерям среди гражданского населения, концепцию R2P так и не применили – отчасти из-за сложностей обеспечения безопасности страны, отчасти же потому, что другие страны не могли договориться о том, кто виноват в происходящем и каковы будут последствия любого вмешательства. В результате Сирия осталась полем битвы (и гуманитарным кошмаром), а концепцию R2P благополучно забыли.

Еще одной проблемой слабых государств стала проблема широкомасштабного ущерба, наносимого местному гражданскому населению террористами. Реакция на события 11 сентября 2001 года подразумевала разнообразные действия, но центральным среди них была признана обязанность государств не допускать укрепления на своей территории террористических группировок. Правительство может смириться с деятельностью какой-либо террористической группы за пределами границ государства – или же оказаться настолько слабым, что будет не в состоянии помешать распространению влияния такой группы. В Афганистане, например, именно правительство (контролируемое движением «Талибан») приняло решение предоставить убежище «Аль-Каиде».

Сразу после терактов 9/11 США поставило правительство талибов перед суровым выбором: либо прекратить всякие отношения с «Аль-Каидой» (и выдать лидеров «Аль-Каиды» Америке или международным судебным органам), либо столкнуться с неминуемыми последствиями. Правительство талибов отказалось от сотрудничества, и США были вынуждены свергнуть это правительство, на что потребовалось несколько месяцев: сотрудники американских спецслужб и американские вооруженные силы активно взаимодействовали с представителями так называемого Северного альянса, добровольной коалиции враждебных талибам племен, главенствующих в тех областях Афганистана, где не доминируют пуштуны (народ, преобладающий в южной части страны, составляющий большинство афганского населения – и ядро движения «Талибан»). Вскоре после этого на встрече в Бонне с лидерами Афганистана и представителями соседних стран Америка помогла сформировать новое правительство во главе с Хамидом Карзаем, пуштуном по национальной принадлежности, но политиком умеренного толка, который был приемлемой кандидатурой для многих других этнических групп страны.

Эти действия получили широкую международную поддержку. Такой исход вряд ли мог считаться предсказуемым, пускай трагические события 11 сентября оборвали жизни граждан почти восьмидесяти государств, а не только жителей Соединенных Штатов Америки. Причина заключается в том, что на протяжении десятилетий правительства не могли согласовать общей позиции относительно сути терроризма. Расхожее выражение: «Для одного ты террорист, а для другого – борец за свободу» – отражает политическую реальность, поскольку многие люди открыто поддерживают терроризм или, во всяком случае, проявляют терпимость, если сочувствуют декларируемым целям тех, кто совершает теракты. Процесс международного сотрудничества, существенным стимулом для ускорения и укрепления которого стали события 11 сентября, позволил выработать новое, менее субъективное определение терроризма; если коротко, оно толкует терроризм как преднамеренное убийство ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей в политических целях без государственного вмешательства. Кроме того, постепенно начало крепнуть представление о том, что правительства, укрывающие террористов или иным образом им помогающие, сами ничуть не лучше террористов, а потому их можно и нужно подвергать санкциям и иным мерам воздействия.