Всю дорогу до машины Нифонтов думал, что сейчас ему придется клещами из начальника слова тянуть, что не захочет тот делиться с ним своими умозаключениями, – и не угадал.

– Знаешь, что самое интересное из услышанного в квартире? – только сев за руль, поинтересовался у него Ровнин. – Название картины, купленной коллекционером за бесценок. Никак он, Коля, приобрести данное полотно не мог.

– Почему? – вполне резонно осведомился Нифонтов.

– Потому что я его лично сжег три года назад. Очень много дел эта «Девушка с хризантемами» натворила, таких же, как ты только что видел. И если бы не глупость воришки, который задумал обмануть своего нанимателя, то она и дальше бы убивала. Нам тогда просто повезло, мы нашли незадачливого похитителя до того, как это сделал тот, кто ему заплатил за кражу. Правда, уже после того, как картина испепелила его мозг. Очень мы тогда по этому поводу расстроились, жуть как хотелось его патрона прищучить. Он только-только тогда в столицу вернулся после долгого отсутствия, было желание прижечь эту заразу до того, как она снова начнет распространяться.

– Серьезная личность?

– Не то слово. И очень скользкая. Формально он простой антиквар, салон держит, налоги платит, а на деле к нему стекается вся артефактная грязь столицы и окрестностей. И не только она. Но прихватить на горячем его никому пока не удалось – ни нам, ни Францеву, ни Пиотровскому. Ладно, это к делу не относится. Так вот – я лично эту картину сжег. Вывод?

– Не знаю, – задумался Коля. – Может, их две было? Одну вы уничтожили, другая осталась.

– Исключено, – покачал головой Ровнин. – Шампольский никогда не делал дубликаты своих работ, это было против его принципов. Копия же останется только копией, просто картиной, не более, а это полотно, как ты уже понял, живет своей жизнью. И сразу – восстановлению уничтоженная картина не подлежала. Человека можно в некоторых случаях воскресить, но произведение искусства, тем более подобное, – точно нет.

– Тогда не знаю.

– Вот и я пока точно не знаю, – весело поддержал его начальник. – Но очень хочу выяснить, как оно так получилось. И, что самое главное, имеется у меня тот, кто сможет внести ясность в происходящее, только прежде нам надо будет кое-куда заскочить.

«Кое-куда» – оказалось в магазин. Причем Ровнин сразу же отправился в винный отдел, где положил в корзину пять бутылок очень недорогого крепленого вина.

Ровнин и крепленое вино – ничего более абсурдного Нифонтов себе представить не мог. Впрочем, когда следом за столь незамысловатым спиртным в корзину отправились колбасный сыр и крабовые палочки, он немного успокоился, поняв, что шеф не сбрендил, а следует определенному плану.

– Не смотри на меня так, – стоя у кассы, посоветовал начальник оперативнику. – Просто мы едем в гости к человеку творческому, а потому консервативному и неприхотливому одновременно. Кузе все равно, что пить и чем закусывать, он выше этого.

– Вот у вас друзья, – не удержался от реплики Коля. – То Кеша, то Кузя.

– Что выросло – то выросло, – философски заметил Ровнин. – Друзей не выбирают, а имена им – тем более.

Кузя, как оказалось, был немолод, тощ до изумления, абсолютно лыс и невероятно носат. Нифонтов всегда предполагал, что большинство художников – люди не от мира сего, но чтобы настолько – даже представить не мог. Да и жилье его выглядело под стать хозяину – большая мансарда в сталинском доме, в которой обитал этот забавный тип, была настолько захламлена, что пару раз оперативник даже не знал, куда наступить, поскольку опасался что-то сломать или во что-то вляпаться.

– Олег! – неожиданным басом радостно прогудел Кузя. – Как я рад тебя видеть!

– Меня или вот это? – уточнил Ровнин, показав ему пакет, в котором позвякивали бутылки.

– Все и всех сразу, – облизал губы художник. – А это кто? Твой отпрыск?

– Не совсем.

– Значит – оруженосец, – подытожил Кузя. – Белому рыцарю вроде тебя обязательно нужен оруженосец, который будет собирать дамские перчатки с арены ристалища после того, как ты всех победишь!

Коля не понял, о каких перчатках идет речь, но вежливо улыбнулся.

– Я бы его написал, – задумчиво произнес Кузя, уставившись на оперативника и склонив голову к плечу. – В лице сего отрока нет большой красоты, но наличествуют воля и жажда жизни. Эдакий молодой Джек Лондон.

Теперь художник Нифонтову совсем уже не нравился. Ну да, он не красавец, но зачем это так явно обозначать? Опять же – кое-кому на свой нос глянуть надо!

Потому он даже обрадовался, когда Ровнин через какое-то время завел беседу, которая его приятелю пришлась не по нраву.

– Кузя, если я верно помню, то ты ведь с Марком Шампольским был очень близок, верно? Что ты о нем можешь мне сказать?

– То же, что и всегда – он был гений, – художник, как комар, высосал целый стакан багровой, резко пахнущей жижи, и блаженно вздохнул. – Но в какой-то момент он забрался слишком далеко, пересек некую грань сущего, и это стало началом его конца.

– Согласен, – кивнул Ровнин. – Теперь другой вопрос – кто-то может добиться того же, что Шампольский? Повторить картины на его уровне?

– Под Рубенса писали многие, но никто не стал вторым Рубенсом, – поднял вверх узловатый указательный палец Кузя. – Гения можно скопировать, при наличии таланта, разумеется, но стать им ни у кого не получится. Хм. Так себе фраза получилась, но вы меня, я так думаю, поняли. Рыцарь, может ты все же позволишь оруженосцу вкусить дара лозы, раз сам не пьешь?

– Он на службе, – пресек его поползновения Олег Георгиевич.

– Ну и ладно. – Художник набулькал себе еще вина. – Как желаете. Олег, ты в курсе, что Еленкина в Штатах выставляется? Она же была бездарь, ей и осталась, и на тебе – выставка в Нью-Йорке. Неужели там бездуховность достигла таких…

– Кузя, не спрыгивай с темы, – неожиданно жестко приказал начальник отдела. – Ты уже все понял. Ты расскажешь мне то, что знаешь, хочешь того или нет. Да, я в курсе того, что есть цеховые тайны, да, мне известно, как ты относишься к доверенным тебе секретам, но это ничего не меняет. Кто перенял умения Шампольского? Не просто манеру письма, не секреты цветовой гаммы, а кое-что другое, то, что было под силу только ему. Я дал тебе шанс рассказать все самому, без принуждения, но если ты не желаешь идти мне навстречу, то станем беседовать по-другому.

– Олег, не надо, – неожиданно жалобно прогудел Кузя. – Ты же знаешь, что мы с Марком были друзьями, он умер на моих руках. Олег, я просрал свою жизнь, и все, что у меня осталось, это чувство собственного достоинства. Не отнимай его у меня, пожалуйста. Если и его не станет, зачем тогда жить?

– Все понимаю, – кивнул Ровнин. – И уважаю твою позицию. Но возникают ситуации, когда принципы могут подвинуться в сторону, сейчас имеет место быть именно такой случай. Кузя, информация нам нужна не для забавы или любопытства, речь идет о совершенно других материях. Ты же знаешь, где я служу и кем.