– Похоже, что они достаточно сообразительны, раз догадались обойти закон, устроив встречи на ярмарке Вершины лета и заодно сумев дождаться вас, – снова вступил Навис. – Но нельзя не задуматься над еще одним вопросом: сколько шахтерских жалований ваш кузен выплачивает своей новой законотолковательнице?

Маевен уже искренне радовалась, что не имеет никакого отношения к этому самому Кинтору. На всех взволнованных лицах она видела ввалившиеся глаза людей, которые никогда в жизни не наедались досыта. Судя по многочисленным лентам и вышивкам, все были одеты в лучшие праздничные наряды, но и они являли собой обноски, которые бережно хранили, тщательно чинили и чистили.

– А почему они не хотят, чтобы лорд продал лошадей? – спросила она.

– Прославленная порода, – пояснил Навис. – Все местные жители гордятся ими.

– Да. Вот он, свободный Север, – с горечью протянул Митт.

– Свободный для избранных, – так же горько ответил Танколь. – Ты, парень, дружинник Аберата, и даже не понимаешь, как тебе повезло.

Увидев, что Митт сердито озирается, явно подыскивая убийственный довод, Маевен сказала, почти не задумываясь:

– Но почему вы не бастуете?

И тут все, в том числе и Митт с Нависом, обернулись к ней с озадаченным видом. «Ой, что же я наделала! – подумала Маевен. – Ведь они же и слыхом не слыхивали о забастовках! И вообще никто даже и не представлял себе ничего подобного вплоть до появления промышленности. А когда же она появилась?» – лихорадочно соображала девочка. Она была далеко не уверена в этом, но, кажется, промышленность возникла в самом начале царствования Амила Великого. Да, конечно, так оно и было, ведь в учебнике истории написано, что Амил поощрял мануфактурное производство, особенно на Севере.

Но сейчас ей от этого нисколько не стало легче. Все ждали от нее объяснения загадочного слова. Маевен оказалась перед необходимостью пустить ход истории по кругу – ведь о забастовках ей было известно лишь то, что они случались; и не исключено, что они начались именно потому, что одним ветреным днем в Крединдейле она поведала о них толпе собравшихся шахтеров, потому что…

– Это означает, – сказала она, – что вы все откажетесь работать до тех пор, пока мой кузен не согласится заплатить вам справедливое жалованье.

– Но мы не можем этого сделать, – возразил Танколь. – Нас выгонят с работы.

– Ой, перестаньте! – воскликнула Маевен. – Вы нужны моему кузену, чтобы добывать уголь. Если вы все откажетесь работать, он не сможет уволить вас, так как в этом случае голодать придется и ему тоже.

– Но, – вмешалась одна из женщин, – почти то же самое говорит Младший Коль. А ведь это незаконно.

Они были такими медлительными, печальными и сомневающимися, что Маевен хотелось как следует встряхнуть каждого из них.

– Постарайтесь понять. Если кто-нибудь из вас заболеет и не сможет выйти на работу, это не будет незаконно, не так ли?

– Не будет. – Все дружно закивали.

– В таком случае вам всем придется заболеть в один день, – продолжала объяснять Маевен.

После этих слов воцарилась изумленная заинтересованная тишина. Ее нарушил Митт, метко указавший на то, что Маевен всегда считала самым слабым местом в любой забастовке.

– На Юге у них ничего не получилось бы, – засомневался он. – Граф просто-напросто послал бы дружинников, чтобы те повесили главарей. И не важно, заболеют они на самом деле или притворятся. Возможно, здесь, на Севере, ваш Кинтор так не поступит. Но он должен будет сделать хоть что-нибудь. Если он ничего не предпримет, всем придет конец – и ему, и им заодно. Получается, – добавил Митт, чуть помолчав, словно читал мысли Маевен, – замкнутый круг.

Да, так все и выходило. Теперь девочке захотелось встряхнуть еще и Митта.

– Но спрос на уголь возникнет и будет огромным, – возразила она. – Это может произойти в любой день… Вернее, в любой год, но не позднее чем через пять лет. Я это точно знаю. Появятся машины…

Митт недоверчиво нахмурился:

– Вы хотите сказать – что-то вроде «Алковых железок»?

Маевен понятия не имела, о чем он говорит, и потому, пропустив его слова мимо ушей, продолжала убеждать всех остальных:

– Это правда. Я знаю это доподлинно. Скажите Кинтору, что если он будет платить вам то, что положено, и немного подождет, то его будут умолять продать уголь, будут покупать все, что вы сможете добыть, и требовать еще и еще!

Девочка услышала в толпе испуганный и недоверчивый ропот:

– С нею говорит Единый. Может, она и на самом деле знает.

Зато Танколь, который, несмотря на пристрастие к многословию, был, несомненно, весьма практичным человеком, тут же обратился к ней:

– Госпожа, может быть, вам стоило бы спуститься в долину и лично сказать это Кинтору?

– Это ничего не даст. Он не станет меня слушать, – объяснила Маевен. «Могу поспорить, что он не стал бы слушать и настоящую Норет. Великий Единый, до чего же все это трудно!» – А сейчас, мне кажется, вам нужно сделать вот что: дождаться осени, когда снова начнут покупать уголь и вы будете по-настоящему необходимы Кинтору, тогда и начать бастовать. И вы все скажете, что заболели, а… а те, кто захочет, отправятся в Кернсбург и присоединятся к моей армии.

– После Урожая, – пробубнил кто-то в толпе. – Когда все будет собрано, мы сможем пойти.

Маевен чувствовала, как они мало-помалу начинают соглашаться с ней. От ощущения победы даже потеплело. Интересно, как это поможет улучшить впечатление? И набрать армию? И вообще, убить несколько зайцев одним выстрелом…

Навис прервал поток ее радостных мыслей.

– После Урожая? – холодно уточнил он. – А могу ли я спросить, Норет: что вы намерены делать на протяжении оставшихся до него трех месяцев?

Неужели, чтобы добраться до Кернсбурга, нужно меньше времени? Проклятье!

– Я буду очень занята, – ответила Маевен.

Бровь Нависа взлетела вверх, изобразив знак вопроса. Но совершенно неожиданно на помощь Маевен пришел Танколь:

– А ты что думал, дружинник? Дел у нее будет выше головы. Всем известно, что ей придется сначала отыскать дары Адона и только потом отправляться в Кернсбург.

Навис вскинул уже обе брови:

– Прошу простить мое невежество. Ты сказал – дары Адона?

Танколь и еще несколько человек понимающе улыбнулись Маевен.

– Он южанин, да? – Танколь не спрашивал, а констатировал, ни к кому особенно не обращаясь. – И ничего не знает. Но нам-то всем хорошо известно, что они могут достаться только настоящей королеве, и с ними самые крепкие доказательства ее права сделаются еще крепче. Прекрасно, госпожа. Вы указали нам путь. Мы будем работать все лето и потом заболеем от недоедания, а те из нас, кто особо отличится против Кинтора, направятся в Кернсбург. Ну, люди, что вы на это скажете? Хороший план?