— Так, значит, Дракула считается покровителем вашей нации? Но если верить книгам, он умертвил тысячи людей… и при этом пил их кровь.

— Таков древний языческий ритуал. По народному поверью, выпивший кровь врага получает его силу.

— А как быть с переводом его имени? — Квинси открыл книгу, нашел соответствующий абзац и указал на него Басарабу. — «Сын дьявола».

— Верный перевод звучит по-другому: «Сын Дракона». Отец князя входил в число рыцарей католического ордена Дракона и некогда принес клятву защищать христианство от мусульман. В православной традиции дракон символизирует дьявола. Отсюда и путаница с именем.

Басараб, успевший сменить шлафрок на выходную одежду, стоял перед зеркалом и безуспешно пытался совладать с аскотским галстуком.[36]Квинси умел их завязывать, поскольку не раз видел, как мать помогала отцу. Недолго думая, он подскочил к Басарабу и разрешил его затруднения.

— Похоже, как и во всем прочем, истину здесь определяет точка зрения. И все же этот Дракула весьма интересен как персонаж, не находите?

Казалось, минула вечность, прежде чем Басараб взглянул на него и произнес:

— Так-так, вот мы и добрались до главного. Вы желаете, чтобы я воплотил Дракулу на сцене… Ну а вы сами, вне всяких сомнений, рассчитываете на роль вашего отца, Джонатана Харкера?

— Он всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам.

Басараб усмехнулся и ласково положил руку на плечо юноши.

— Признаться, грандиозность ваших замыслов произвела на меня впечатление, Квинси. Из способного ученика превратиться в звезду — и все за одну неделю! С таким человеком нужно считаться.

— Так вы прочли мою записку? Согласны ли вы поехать со мной в Англию?

Басараб надел шляпу и перчатки, взял трость. Квинси проклинал свою напористость. Отсутствие реакции со стороны актера было невыносимо.

Наконец хозяин гримерной повернулся к нему.

— Пока ничего вам не обещаю. Видите ли, мне больше нравится играть англичан. У них настоящий дар красиво погибать. На премило умирающих англичанах я и сделал карьеру в театре.

Оба расхохотались, и всякая напряженность между ними улетучилась. Квинси невольно подумалось, что именно таких отношений он всегда хотел с отцом.

— Я собираюсь на ночное представление в Фоли-Бержер, — объявил Басараб. — Присоединитесь ко мне?

Добрый знак! Квинси давно мечтал побывать в скандально известном парижском варьете, славящемся экзотическими номерами, и охотно согласился.

— Выпьем чего-нибудь и обсудим ваше предложение, — добавил актер.

Только неимоверным усилием воли Квинси удержался, чтобы не запрыгать от радости.

Они двинулись на север через 18-й округ Парижа. Басараб засыпал Квинси вопросами о пьесе, театре «Лицей», сроках премьеры и даже об оплате. Наконец Квинси достаточно успокоился, чтобы задать собственный вопрос.

— Знаете, меня заинтересовала одна деталь. В обеих книгах часто употребляется одно и то же слово — по-моему, румынское. Дракулу называют «Цепешем». Что оно означает, если не секрет?

Рывком обернувшись, Басараб пронзил Квинси ледяным взглядом и для пущей убедительности ткнул его в грудь тростью.

— Это гнусное слово использовали политические враги Дракулы, тщась опорочить его имя. Никогда больше не произносите его!

Пройдя еще немного вперед, актер сбавил шаг и оглянулся на Квинси. К счастью, от холодного бешенства не осталось и следа. К Басарабу вернулась присущая ему обаятельность, словно он сообразил, что слишком сурово обошелся с наивным юношей. Извиняющимся тоном он пояснил:

— «Цепеш» означает «Колосажатель».

Дракон с Флит-стрит наблюдал за ним. Геральдическое чудище, восседавшее на высоком постаменте посреди улицы, постоянно маячило в окне конторы — словно поддразнивая Джонатана, вынося ему безмолвный приговор. В былые времена здесь стояли каменные ворота, отделявшие Флит-стрит от Стрэнда; свое название — Темпл-Бар — памятник унаследовал от них. Район, где располагался когда-то храм рыцарей- тамплиеров, ныне стал юридическим центром столицы. В восемнадцатом веке на воротах Темпл-Бар выставлялись на всеобщее обозрение головы государственных изменников. В 1878 году арку убрали, но двумя годами позже воздвигли на ее месте сорокафутовый пьедестал, увенчанный статуей дракона. Среди многочисленных адвокатских контор, находившихся пред очами грозного черного зверя, была и фирма «Хокинс и Харкер».

Весть о смерти Джека Сьюарда подействовала на Джонатана отрезвляюще — до такой степени, что он немедленно вернулся в Лондон. Несколько дней ушло на хлопоты, связанные с завещанием Джека. Некогда процветавшая контора пришла в такой упадок, что теперь Джонатан мог содержать лишь одного служащего — себя самого. Даже арендная плата была бы ему не по карману, если б не прозорливость Питера Хокинса, выкупившего здание еще в семидесятых годах. По иронии судьбы, львиную долю нынешних доходов Джонатан выручал, сдавая незанятые этажи конкурирующим фирмам. Дела Джека пребывали в полнейшем беспорядке, и чтобы не приуныть, Харкер то и дело наведывался в паб «Муни и сын», расположенный поблизости.

Может, вся затея была пустой тратой времени — в конце концов, они с Джеком не виделись очень много лет. В воспаленном, измученном наркотиками мозгу доктора вызрела мысль, что их общий враг на самом деле жив. Когда Джек стал добиваться разговора с Миной, Джонатан просто вышвырнул его на улицу. В этих бреднях Мина нуждалась меньше всего. Джонатан полагал, что рано или поздно получит письмо от нового адвоката Джека и таким образом сложит с себя обязанности душеприказчика. Однако этого не случилось, и теперь закон повелевал ему исполнить последнюю волю покойного доктора.

На третий день, выйдя из алкогольного забытья, Джонатан обнаружил под дверью конторы телеграмму. Из нее явствовало, что несколько пунктов в духовной Джека Сьюарда более не действительны. По заверениям автора телеграммы, доктор отказался от мысли завещать свое тело науке и в устной форме пожелал, чтобы его похоронили на кладбище. Джонатана это обрадовало — прежние требования Джека всегда были ему не по нутру. Также неизвестный благодетель перевел в банк «Чайлд и K°» — одно из старейших финансовых учреждений в Англии — некоторую сумму денег. Эти средства надлежало использовать на перевозку тела Джека в Лондон и организацию похорон; остаток причитался Джонатану за труды. Никаких доказательств, что приводимые им сведения истинны, доброжелатель не предоставил, но Харкер счел предложенный порядок действий разумным. Тело Джека следовало захоронить на Хайгейтском кладбище, возле гробницы семейства Вестенра. Несчастный доктор наконец-то упокоится в земле рядом с женщиной, которую так любил. Харкера разбирало любопытство: кто этот благодетель и что у него общего с Джеком?