И Шерман побагровел:

— Убивает маленьких птиц?! Ты хоть думаешь, о чем говоришь, щенок?

Коллум мысленно взял себя в руки: он не позволит отцу вывести его из себя.

— Порванная подпруга — по-вашему, тоже всего лишь случайность? — осведомился он с серьезным лицом. — В свете нынешнего события, я начинаю склоняться к тому, что вас намеренно хотели убить… Конюх божился тогда, что проверил подпругу перед охотой, что она была в полном порядке, и я склонен верить ему. — И повторил: — Есть тот, кого нам стоит бояться?

— Боятся трусы! — выплюнул Шерман. — Шерманы же стоят до конца с высоко поднятой головой.

— Против кого?

Верн Шерман ударил кулаком по резному столбику кровати и возмутился:

— Кровь Христова, заладил, как заводной: кто, да кто? Мне почем знать, что за ублюдок стоит за всем этим.

И Коллум поверил ему: отец в самом деле не знал конкретного человека, но что-то опять же подсказывало: что-то тревожило его уже долгое время. С тех самых пор, как он вернулся из Манчестера около полугода назад… Сразу после того они с Айфордом перестали общаться. А значит, в тот раз случилось нечто, рассорившее друзей и заставившее отца пугаться собственной тени.

А он боялся, очень боялся, пусть и бахвалился в своей привычной манере.

— Вы могли бы мне рассказать, — заметил он только, вполне осознавая тот факт, что вызвать отца на откровенность у него не получится. — Я мог бы помочь.

И тот усмехнулся:

— Окстись, щенок! Не бери на себя слишком много, — произнес он, выходя за порог комнаты.

Коллум замер в задумчивости, глядя в след удаляющемуся отцу, а после воротился в комнату дочери, где и провел целый час, обещая ей купить новую канарейку или двух, еще лучше прежних и непременно не менее певчих.

Когда Лора достаточно успокоилась, и Коллум смог удалиться, оставив ее на попечение няньки, он отправился отыскать эконома, мистера Джерси. Тот, все еще с опрокинутым и несчастным лицом, отыскался в столовой — он наблюдал за сервировкой стола — и мужчина осведомился без долгих вступлений:

— Удалось выяснить, кто убил птицу мисс Лоры?

— Нет, господин. Все клянутся своей головой, что никогда такого б не сделали, и я верю им. Нашу маленькую хозяйку в Шерман-хаусе любят все как один!

— Был ли в доме кто-то чужой, посторонний?

— Посторонний, господин Шерман? — Джерси, казалось, смутился. — Ваш отец, сами знаете, приказал обновить погреба, так работники снуют целыми днями, что те муравьи. Правда, в хозяйскую часть не заходят. Заметь я только такое, сурово бы отчитал каждого, можете быть уверены, господин!

Джерси служил их дому долгие годы, и сомневаться в его искренности не приходилось. Коллум молча кивнул и, выходя в холл, заметил отца, вышедшего из дома. В большое окно было видно, как он идет в сторону сада, торопливо, размахивая руками, словно в беседе с кем-то невидимым.

Быть может, с самим собой.

И Коллум, наблюдая за ним, еще с большей ясностью понял, что должен узнать, что стоит за ссорой отца с бывшим другом. Что случилось в Манчестере прошлой осенью…

К счастью, скоро стрижка овец, и он повезет туда шерсть на продажу. Отец еще месяц назад сказал, что доверяет это дело ему, сказал так, словно Коллум и прежде этим не занимался: обычно отец кутил в кабаке, а он сбывал шерсть перекупщикам из Кале. Те платили меньше того, что можно было бы выручить, продавая сырец напрямую, но ехать ради этого в Лондон, нанимая охрану от грабителей на дорогах, оплачивая еду и ночлег в придорожных гостиницах — все это не стоило свеч. Слишком муторно и затратно… Легче было продать шерсть перекупщикам прямо в Манчестере. Так он и делал, пусть отец и ворчал, что Коллум пропускает деньги сквозь пальцы, что ничуть не понимает в делах, и был слишком уперт, чтобы признать собственную ошибку, даже если их управляющий, мистер Ленгби, расписал ему плюсы и минуты данной затеи по пальцам, словно ребенку.

Итак, в следующем месяце он едет в Манчестер, туда, где случилось нечто значительное, судьбоносное для отца и, как видится, для них с Лорой.

Но как выяснить что?

Фигура отца как раз растворилась средь листвы садовых деревьев, и Коллум, движимый необходимостью действовать за спиною отца, отправился к его кабинету. Если ему повезет, мистера Ленгби, не будет на месте, и он…

Коллум сам не знал, что станет там делать, действовал скорее интуитивно, но это было единственным, что пришло ему в голову. Вряд ли приходилось надеяться, что отец вел дневник, подобно юной девице, но вдруг хоть что-то подскажет ему направление поисков.

Коллум толкнул дверь и вошел — в комнате было пусто.

Удача…

Он осмотрелся: аккуратно разобранный стол, явно дело рук управляющего, сам отец аккуратностью не отличался, бухгалтерские книги на полках, любимое кресло отца у камина и…

Стоп, что это? На догорающих углях камина Коллум заметил клочок белой бумаги.

Подошел и выхватил его из огня. Размял тлеющий угол обрывка голыми пальцами и присмотрелся…

«… ты отве… шь за в…» прочитал он.

И, поразмыслив, сложил полную фразу: «Ты ответишь за все». Почерк четкий, напористый, с округлыми завитками. Таким не пишут бедные батраки, нанятые отцом для обустройства его погребов (те, верно, и вовсе не умеют писать), таким пишут люди грамотные, ученые. Клерки, нотариусы, адвокаты…

Коллум стиснул клочок бумаги в руке и вышел из кабинета отца, полный самых тягостных мыслей.

Время шло, а происшествие с куклой не забылось: более того — обросло новыми, не менее жуткими деталями. Например, дня через три после первого случая кукла, которую Бенсон снес на чердак, оказалась сидящей за обеденным столом в холле, когда Аделия спустилась утром на завтрак. Посаженная во главе стола на место хозяйки, в доме с еще не раздернутыми портьерами она казалась живым человеком, глядящим на нее немигающими глазами…

Аделия тогда испугалась до дрожи, вскрикнула и отступила к стене, не смея пошевелиться. Вошедшая в комнату Глэнис оказалась менее сдержанной, и, вцепившись в свой фартук, огласила весь мэнор очередным истерическим ором.

Кто кого именно успокаивал так и осталось в то утро загадкой: Глэнис — Аделию или наоборот. Однако после этого раза куклу спалили в печи, и, казалось, избавились от проблемы, да время впоследствии показало, что не совсем.

Да и стоило ли надеяться на такое?

В проклятия, духов или тому подобные вещи Аделия верила лишь отчасти, допуская, что если нечто непознанное и могло бы случиться, то только не с ней и не в их прагматичном, вовсе не сказочном Ланкашире.

А потому понимала: за этими случаями кто-то стоит.

Кто-то живой, существо из плоти и крови, а не призрак, неожиданно объявившийся ни с того ни с сего.