даже не глядя на экран, приняла вызов:

— Алло, — она понимала, что из подъезда ничего не слышно, но все равно ответила максимально тихим голосом, больше похожим на шепот.

— Я очень зол, и если ты сейчас не откроешь мне, то я разнесу эту дверь к чертовой матери.

Дура! Какая же она дура! Приняла вызов с незнакомого номера, даже не подумав, что это может быть этот подонок! Почувствовав себя загнанной в угол, Полина задержала дыхание, и прижала ладонь к бешено стучащему сердцу, пытаясь хоть как-то унять дрожь.

Спокойно, она дома. Пусть и в относительной, но все же в безопасности.

— Открой. Я ничего плохого тебе не сделаю. Просто хочу убедиться, что ты одна, — тон Черного резко стал более привычным: обманчиво спокойным и лениво-равнодушным, но Полина все равно вздрагивала при каждом новом слове.

— Зачем? Захар, я не дома…

— ЧТО?! — от того, как резко голос Черного сменился на рык, Полина испуганно вздрогнула и прикусила нижнюю губу до крови.

— Какого х*ра ты не дома? Где?!

Повисшая тишина была до такой степени накалена, что буквально физически причиняла боль, но Черный первым нарушил молчание:

— Открой. У тебя горит свет, и я слышал звонок, когда набрал твой номер.

— Откуда у вас мой номер?

— Это уже неважно, открой.

— Извините, Захар. Но я не могу. Я вас боюсь, и потом, уже завтра я уезжаю, поэтому вы больше никогда обо мне ничего не услышите. Прощайте.

Дрожащими руками она нажала "отбой" и отключила телефон, а потом принялась торопливо складывать оставшиеся вещи.

Теперь сомнений не осталось. Сегодняшняя осада — это какой-то новый виток издевательств и изощренной игры.

Ублюдки не оставят её в покое. Нужно уезжать.

20

Черного несло. Он и сам не понял, как все закрутилось, но события прошедших месяцев вдруг выстроились в чёткую картинку, которая совсем не радовала его.

Теперь стало понятно, почему он искал эту первокурсницу взглядом в толпе, почему по-пьяни притащил к себе домой и и пугал после… Неясным в этой картине было только то, зачем Захар защитил девчонку от травли, ведь с запуганной и трясущейся гораздо легче справиться.

Весь день после просмотра видео с конкурса, на котором Полина пела, Черный не мог найти себе места. Он сам не понимал, почему, но его дико раздражали любые разговоры о Беловой и ее вокальных данных. Более того, Захар был так взбешен, что готов был ворваться к декану и потребовать удаления видео с официального сайта и социальных сетей университета. Он и сам не мог толком определить причину своего бешенства, но знал одно: ему не хотелось, чтобы на нее смотрели и слушали. Никто.

После обеда Захару на какое-то время полегчало, и трезво поразмыслив над ситуацией он решил, что удаление ни к чему не приведет, ведь запись разлетелась среди студентов, а значит есть практически на каждом телефоне. Да и черт с ней… Главный вопрос: что делать дальше?

Ухаживать за девчонкой?

Нет. Он, конечно, заинтересован, но не настолько, чтобы впервые в жизни стелиться ковриком у ног какой-то мямли, даже если и думает о ней двадцать четыре часа в сутки.

Но это пройдет. Его отпустит.

Уехав из университета, он на какое-то время отвлекся на дела отца, но когда солнце склонилось к закату, мыслями Захара снова завладела мямля. Чёрт бы побрал эту тихоню…

Черный как раз принял душ и одевался для того, чтобы отправиться к Дине, которая готова была ночевать у его дверей, только бы получить еще одну встречу. А он был не против. В конце концов, холеная яркая Золотарева полностью в его вкусе, хороша в постели, да и отец всячески поощрял их союз. Сплошные плюсы.

Дина же буквально бредила Захаром. Он мог спать с другими, не отвечать на ее звонки, и рычать на нее в десять раз сильнее, чем после просмотра видео с пением Беловой. Но Дина прощала все.

Уже у дверей, приставляя карту с чипом к замку, Черный на пару мгновений задумался о том, какое определение лучше всего подходит к Золотаревой и удовлетворенно хмыкнул, когда подыскалось нужное слово. Удобная. Точно. Именно так можно было охарактеризовать Дину.

В лифте она снова ему позвонила и уточнила, что Захар хотел бы на ужин, но он только отмахнулся, равнодушно бросив, что хочет, чтобы Дина встречала его голой.

— Я все еще дуюсь за твою грубость. Уже второй раз отчитываешь меня из-за какой-то лохушки, — голос Золотаревой звучал кокетливо, но любое упоминание о Беловой почему-то дико выводило Захара из себя, поэтому он сразу осадил подругу:

— Могу не приезжать. Поеду эту трахну, как ты выражаешься "лохушку", раз ты решила поистерить.

— Захар, ты шутишь? — вопрос остался без ответа, поэтому Дина тут же сменила тактику, — я неудачно пошутила… Давай больше никогда не будем вспоминать эту лох… девушку, ладно? Я закажу пасту и вино? Устроим итальянский вечер…

— Мне наплевать, не голоден. Буду через двадцать минут.

Однако ни через двадцать, ни через сорок минут Золотарева не дождалась Черного.

Как раз тогда, когда Захар уже спустился на подземную парковку, его телефон снова ожил. На этот раз звонил Кайсаров:

— Слушаю, — безразлично бросил Черный, садясь в машину.

— Захар, я насчет Беловой.

Черный и сам не понял, как сжал кулаки до побелевших костяшек и ощутил одну из самых ярких вспышек гнева за последнее время.

— Эмиль, я дважды не повторяю. Подойдешь к Беловой, превратишься из моего приятеля во врага.

— Я просто не понимаю, Черный! Еще день назад ты смотрел на эту курицу как на пустое место, а теперь проявил к ней интерес! Не знай я тебя, решил бы что влюблен. Зачем она тебе? — в каждом слове несдержанной речи Кайсарова отчетливо слышалось негодование и затаенная обида, которую он не мог скрыть.

— Может запомнил твои слова и задумал сам её вскрыть. Пока не решил, но тебе отчитываться не собираюсь, — Черный язвил, но Эмиль был в таком возбужденном состоянии, что принял сарказм за чистую монету и завелся еще больше:

— Это назло мне?!

Захар не удостоил приятеля ответом, поэтому Кайсаров взорвался:

— Я её уже трахнул! Действительно, нетронутая была. А теперь, как ты и сказал, подвигаюсь. Пользуйся.

В динамике раздались короткие гудки, а Черный так и остался сидеть с телефоном, прижатым к уху.

Осознание того, что сказал Кайсаров, приходило медленно. Оно накатывало волнами, сметая на своем пути остатки здравого смысла и равнодушия. В конце концов, внутри у Черного осталась только одна пульсирующая, как