– Но…

– Так он велел.

Времени терять было нельзя: машина уже почти наехала на нас. Ее растопыренные «ноги» – вернее, распорки, соединяющие нижние каяки с основным телом машины, – двигались по обе стороны матраса, едва не задевая меня и Маргрету.

– Давай! – крикнула она.

Я соскользнул вбок и вцепился в распорку. Руку чуть не выдернуло из плечевого сустава, но я по-обезьяньи вскарабкался на перекладину, обеими руками ухватился за что-то на днище, уперся ногой в нижний каяк и повернул голову.

Кто-то протянул руку Маргрете, втянул ее на коробчатое крыло – и вдруг она исчезла. Я полуобернулся, намереваясь залезть повыше, и внезапно буквально взлетел на крыло. Вообще-то, я летать не умею, но обрел неожиданную способность к левитации по веской причине: прямо у моих ног взрезал воду белесый плавник – слишком большой для благонравной рыбины.

Я оказался рядом с крохотной клетушкой, в которой сидели водители странной машины. Второй – не тот, который вылезал нам помогать, – выглянул из окна, улыбнулся, протянул руку и открыл дверцу. Я забрался вовнутрь, головой вперед; Маргрета уже была там.

Внутри было четыре сиденья: два водительских – впереди, два сзади – для нас.

Водитель передо мной повернулся и что-то сказал, продолжая – я заметил это! – пялиться на Маргрету. Конечно, она была голая, но ведь не по своей вине, и настоящий джентльмен на его месте так не поступил бы.

– Он просит нас застегнуть ремни, – объяснила Маргрета. – Наверно, он имеет в виду вот эти. – Она показала на пряжку ремня, одним концом прикрепленного к корпусу машины.

Оказалось, что я сижу на такой же пряжке, которая уже пребольно впечаталась в мою обожженную солнцем задницу. До сих пор я не замечал боли – мое внимание отвлекали другие вещи.

(Ну что он таращит свои бесстыжие глаза? Еще миг – и я прикрикну на этого нахала. В эту минуту я даже не вспомнил, что совсем недавно он, рискуя жизнью, спас меня и Маргрету; я взбесился от того, как нагло он пользуется беспомощностью дамы.)

Пришлось вернуться к изучению дурацкого ремня, на время забыв о боли. Водитель что-то сказал своему напарнику, а тот начал горячо возражать. Потом в их разговор вмешалась Маргрета.

– О чем они? – спросил я.

– Бедняга хочет отдать мне свою рубашку. А я отказываюсь… но не очень решительно… а так, чтоб оставить ему возможность настоять на своем. Это очень мило с его стороны, дорогой. И хоть я не придаю подобным вещам большого значения, все же чувствую себя среди посторонних лучше, когда на мне что-то надето. – Она прислушалась и добавила: – Они спорят между собой, кому достанется эта честь.

Я промолчал. И мысленно принес ему извинения. Наверняка даже папа римский украдкой поглядывает на женщин.

В споре победил тот, кто сидел справа. Он повозился на кресле, так как встать не мог, снял рубашку и передал ее Маргрете.

– Señorita, por favor.

Он добавил что-то еще, но это оказалось за пределами моих познаний в испанском.

Маргрета ответила с достоинством и изяществом и продолжала болтать с ними, пока натягивала рубашку, которая более или менее прикрыла ее наготу.

– Дорогой, командир – teniente[15] Анибал Санс Гарсиа – и его помощник – sargento[16] Роберто Домингес Джонс – оба из береговой охраны мексиканского королевства, хотели отдать мне свои рубашки, но сержант победил в игре «чет-нечет», и я получила его рубашку.

– В высшей степени благородный поступок. Спроси его, нет ли в этой машине чего-нибудь, что можно было бы надеть на меня.

– Попробую. – Она произнесла несколько фраз, я разобрал свое имя. Потом она снова перешла на английский: – Джентльмены, я имею честь представить вам моего мужа, сеньора Александро Грэхема Хергенсхаймера, – и опять затараторила по-испански.

Ответ прозвучал тут же:

– Лейтенант очень сожалеет, но он вынужден сказать, что у них нет ничего, что можно было бы предложить тебе. Однако он клянется честью матери, что, как только мы доберемся до Масатлана и тамошнего офиса береговой охраны, тебе что-нибудь обязательно подберут. А теперь лейтенант просит нас обоих пристегнуть ремни и затянуть их как можно туже, так как нам предстоит взлет. Алек, мне страшно.

– Не бойся. Я буду держать тебя за руку.

Сержант Домингес опять обернулся и протянул фляжку:

– Aqua?[17]

– Боже мой, конечно! – вскричала Маргрета. – Si! Si! Si!

Никогда еще вода не казалась мне такой вкусной.

Лейтенант оглянулся, взял у нас фляжку, широко улыбнулся и показал большой палец – жест, восходящий еще ко временам Колизея, – потом сделал что-то, заставившее моторы его машины заработать в более быстром темпе. Только что они работали медленно-медленно. И вдруг раздался страшный грохот. Машина развернулась, и лейтенант направил ее навстречу ветру, который свежел с самого утра и теперь уже взбил в пену верхушки волн. Моторы заработали напряженней, будто в припадке неодолимой ярости, и летательная машина, сотрясаясь всем корпусом, скачками понеслась по воде.

Затем мы стали с невероятной силой ударяться примерно о каждую десятую волну. Не знаю почему, но машина все-таки не развалилась.

И вдруг мы оказались в двадцати футах над поверхностью океана. Скачки прекратились, но вибрация и рев не утихали. Мы резко набрали высоту, потом повернули, и машина так же резко пошла вниз. Я чуть было не расстался с несколькими драгоценными глотками воды, которыми только что насладился.

Прямо перед нами отвесной стеной вздыбился океан. Лейтенант повернулся к нам и что-то крикнул. Мне очень хотелось сказать ему, что лучше бы он смотрел вперед, но я промолчал.

– О чем это он?

– Просит посмотреть в том направлении, куда он показывает. Прямо туда, куда летит машина. El tiburón blanco grande – та самая большая белая акула, которая чуть нас не слопала.

(Я прекрасно обошелся бы и без этого.) И в самом деле, как раз в середине стены океана виднелась серая тень, режущая воду плавником. Как раз в ту минуту, когда я понял, что сейчас мы неминуемо впечатаемся в чудовищную рыбину, стена воды качнулась назад, мою задницу с силой вдавило в сиденье, в ушах заревело, и лишь благодаря моей железной выдержке меня не вытошнило на наших новых знакомцев.

Машина выровнялась, и неожиданно стало почти удобно, если, конечно, позабыть о вибрации и реве.

И все же воздухоплавательные корабли куда приятнее.

Как только мы поднялись в воздух, стали хорошо видны далекие горные вершины, которые почти невозможно было разглядеть с нашего импровизированного плота, и побережье с великолепными пляжами, за которыми раскинулся город, куда мы и направлялись. Сержант обернулся и что-то сказал, указывая на город.