В восточной части горизонта появились какие-то сероватые очертания – наверное, горы, с надеждой думал я, однако мало что удается хорошенько рассмотреть, если точка обзора приподнята всего лишь дюймов на семь над поверхностью океана. Если это и впрямь горы или холмы, значит до земли не так уж и далеко. В любую минуту могут появиться рыбацкие суда из Масатлана… если, конечно, Масатлан в этом мире существует. Если…

Тут мы увидели еще одну летательную машину.

Она лишь отдаленно напоминала первые две. Те двигались почти параллельно берегу – первая с юга, вторая с севера. Эта же шла прямо от берега в западном направлении, к тому же выделывала какие-то зигзаги.

Она пролетела севернее нас, потом повернула обратно и принялась кружить у нас над головой. Она спустилась достаточно низко, и я разобрал, что в ней действительно сидят люди. Двое.

Внешний вид машины описать нелегко. Прежде всего вообразите огромный коробчатый воздушный змей, примерно сорока футов в длину, четырех – в ширину и с расстоянием между плоскостями около трех футов.

Теперь представьте себе, что эта коробка укреплена под прямым углом на лодке, несколько напоминающей эскимосский каяк, только больше, гораздо больше – примерно такой величины, как сама коробка воздушного змея.

Еще ниже находились два меньших каяка, параллельных главному корпусу лодки.

В одном конце каяка находился двигатель (это я узнал потом), а впереди был укреплен пропеллер, похожий на пароходный винт (и это я тоже увидел позже). Когда я впервые столкнулся с этим невероятным сооружением, воздушный винт крутился с такой скоростью, что его нельзя было рассмотреть. Зато слышать – сколько угодно! Это приспособление непрерывно издавало оглушительный шум.

Машина развернулась в нашу сторону и наклонила нос так, будто хотела в нас врезаться – точно пеликан, несущийся вниз, чтобы схватить рыбу.

А рыба – это мы. Стало страшно. Во всяком случае, мне. Маргрета даже не пискнула, только изо всех сил сжала мне пальцы. То, что мы все же не рыбешки и что машина не намерена нас глотать, ничуть не делало ее приближение менее устрашающим.

Несмотря на испуг (а может быть, именно из-за него), я сообразил, что летательный аппарат по крайней мере вдвое больше, чем казалось с первого взгляда. За окном в передней части машины виднелись два водителя, бок о бок друг с другом. Теперь стало заметно, что и двигателей тоже два и что установлены они между крыльями коробчатого змея: один – справа от водителей, другой – слева.

В самый последний момент машина вздыбилась как лошадь, берущая барьер, и лишь чудом не задела нас. Поднятый ею порыв ветра едва не сбросил нас с плота, а от грохота зазвенело в ушах.

Машина поднялась повыше, описала дугу в нашем направлении и снова скользнула вниз, но уже не прямо на нас. Два нижних каяка коснулись воды, подняв фонтаны брызг, похожие на сверкающий хвост кометы. Машина замедлила ход и наконец замерла, покачиваясь на воде и не думая тонуть.

Воздушные винты по-прежнему вращались, но очень медленно. Я видел их впервые… и поразился оригинальности создавшей их инженерной мысли. Возможно, они менее эффективны, чем туннельные воздушные винты, используемые на наших дирижаблях, но все равно это очень элегантное решение проблемы в условиях, когда туннельный двигатель применить затруднительно, а может быть, и просто невозможно.

Но эти моторы, воющие как грешники в аду! И как мало-мальски опытный инженер мог с ними смириться – просто ума не приложу. Как говаривал один из моих профессоров (это было еще до того, как термодинамика подтолкнула меня к духовной стезе), шум есть побочный продукт нерационального изобретения. Хорошо сконструированный двигатель нем как могила.

Машина развернулась и направилась к нам, только теперь очень медленно. Водители ловко провели ее в нескольких футах от нас, почти остановившись. Один из них вылез и левой рукой ухватился за одну из распорок, соединявших плоскости коробчатых крыльев. В другой руке он держал бухту каната.

Когда летательная машина поравнялась с нами, он бросил нам конец. Я поймал канат, крепко схватил обеими руками и не упал в воду только потому, что Маргрета вцепилась в меня изо всех сил.

Я передал конец Маргрете:

– Пусть они тебя втянут. А я поплыву за тобой.

– Нет!

– Как это так – нет? Не упрямься. Делай как сказано!

– Алек, помолчи. Он пытается нам что-то объяснить.

Я заткнулся, обиженный до глубины души. Маргрета внимательно вслушивалась. Мне-то слушать смысла не было: мой испанский ограничивался «gracias» и «por favor»[13]. Зато я прочел надпись на борту машины: «El Guardacostas Real de Mexico»[14].

– Алек, он предупреждает, чтоб мы были предельно осторожны. Тут акулы.

– Ой!

– Да. Так что мы останемся на матрасе, а нас осторожненько подтянут к летательной машине, причем так, чтобы не окунуть.

– Вот человек, который мне воистину по душе!

Мы испытали предложенный способ – но ничего не вышло. Ветер посвежел, и это куда больше мешало летательной машине, чем нам; промокший набивной матрас стал так тяжел, что ни о какой парусности речи не шло. Вместо того чтобы выбирать канат, нашему спасателю приходилось его травить, иначе нас бы просто сволокло с матраса в воду.

Он что-то крикнул, Маргрета ответила. Перекличка продолжалась некоторое время. Наконец Маргрета повернулась ко мне:

– Он просит, чтобы мы отпустили конец. Они отплывут, а потом вернутся, но на этот раз машина пойдет прямо на наш плот, только очень медленно. А как приблизятся вплотную, мы попробуем влезть в aeroplano. Так называется машина.

– Хорошо.

Машина отплыла подальше и, заложив дугу, снова направилась к нам. Тем временем мы не скучали, любуясь акульим спинным плавником, что возник совсем рядом с нами. Акула пока набрасываться не собиралась – видно, еще не сообразила – было бы чем, – годимся ли мы ей на закуску. Да и вообще, ей была видна только нижняя сторона матраса.

Летательная машина двинулась прямо на нас, словно какая-то чудовищная стрекоза, зависшая над самой поверхностью океана. Я сказал:

– Дорогая, как только она приблизится, хватайся за ближайшую распорку. Я тебя подсажу и сам заберусь следом.

– Нет, Алек.

– Что значит нет?

Я рассердился. Маргрета – великолепный товарищ, и вдруг такое упрямство. Да еще в такую минуту!

– Ты не сможешь меня подсадить, тебе не на что опереться. И встать не сможешь, тут сесть и то нельзя. Я скачусь с матраса налево, ты – направо. Если кто-то из нас промахнется – тут же обратно на матрас. Aeroplano сделает еще один заход.