Я говорила и поражалась тому факту, что никому на свете не открылась бы так, как этому едва знакомому мне человеку. Но я каждой клеточкой чувствовала, что Ричард слушает и, что важнее, понимает меня. В его глазах читалось искреннее, глубокое сопереживание, удивительное, вызывающее желание поделиться с ним самым сокровенным, чего я никогда не позволяла себе ни с кем, кроме папы.

Мой рассказ был сбивчив, скомкан и часто прерывался, но тут же продолжался дальше, как будто я спешила выплеснуть и отпустить от себя все то, что меня угнетало. Как будто боялась, что наступит рассвет и в первых лучах солнца рассеется уже забытая атмосфера хрупкого доверия. Я говорила и ощущала, как вместе со словами каким-то образом уходит боль, скованность и одиночество, вызванное горем, которое отдаляло меня от других людей.

Ричард молча слушал, неотрывно глядя мне в глаза.

Я рассказала ему, как в день похорон была просто раздавлена огромным количеством людей, пришедших попрощаться с папой.

– Помню, я стояла на краю могилы в полном смятении и не до конца понимала, что происходит. Наверное, мне было бы легче воспринимать действительность, если бы кроме меня и священника на кладбище в тот день больше никого не было. Мы с папой так привыкли к уединенному образу жизни, что все эти люди казались мне лишними, ненужными, совершенно несовместимыми с тем миром, в котором мы жили вдвоем, а тем более когда в этом мире я осталась одна.

– Стивен был на похоронах?

Я кивнула, прежде чем продолжить:

– Да, он там был. И сейчас я очень признательна ему за это. Но тогда… Тогда все попытки поддержать меня, оградить от внимания и чрезмерного выражения сочувствия были безрезультатны. Знаю, это неблагодарно с моей стороны, но я надеюсь, он простит. Я просто не видела его, не слышала слов соболезнования. Ничего не ощущала…

– Он уже простил.

– Да, наверное.

Я вспомнила, как весь тот страшный день в моей голове звучал ровный гул, перекрывающий звуки голосов, а перед глазами повисла черная пелена, в которой слились воедино страдание, траурные одежды присутствующих и свинцовые тучи, нависшие над кладбищем.

– Я стояла и молчала. И тогда, когда ко мне вереницей подходили люди, и тогда, когда первые комья земли полетели в яму, гулко ударяясь о лакированную крышку гроба, и тогда, когда Стив чуть ли не силой усадил меня в машину и отвез домой. Он что-то говорил мне, пытался утешить, на чем-то настаивал, сейчас я всего уже не помню, да и тогда вряд ли способна была как-то реагировать на то, что он говорил… Когда мы приехали ко мне домой, я попрощалась с ним на подъездной дорожке, вошла в дом и закрыла за собой дверь, оставив за порогом прошлую счастливую жизнь.

Немного помолчав, я рассказала Ричарду о первых кошмарных днях в пустом доме, когда я каждое утро открывала глаза и встречала новый день без самого близкого человека на свете. Как я до сих пор не в силах переступить порог папиной спальни… или поехать на кладбище навестить его могилу… Как вся жизнь, моя тихая спокойная жизнь замерла в одной точке.

Ричард слушал, не перебивая, а когда я наконец умолкла, молча привлек меня к себе и обнял.

Это было мне нужнее, чем самые добрые слова на свете. Прильнув к его плечу, я почувствовала, что успокаиваюсь, и мне становится легче, а воспоминания уже не причиняют той боли, которая терзала меня раньше.

Я не знаю, сколько мы так сидели, но потом Ричард осторожно отстранился и спросил:

– Как вы?

– В порядке.

– Вы позволите мне проводить вас в спальню?

Я благодарно кивнула ему в ответ.

Ричард встал с дивана и помог подняться мне. Он отвел меня наверх и уложил в постель, укрыв одеялом до подбородка, словно ребенка. Я ощутила, как меня почти мгновенно начал окутывать сон, и отдалась его чарующим волнам, убаюканная присутствием Ричарда и долгожданным покоем, который наступил в моей душе.

Стоя у изголовья кровати, Ричард прошептал, решив, что я сплю:

– Теперь, когда я вижу, как с вашего лица уходит напряжение и пелена безмятежного сна окутывает ваши черты, я могу уйти. Спокойной ночи, Селена. Если когда-нибудь вам будет плохо, только позовите меня. Я буду рядом.

Он бесшумно направился к выходу из комнаты.

Но он ошибся, я все еще не спала и смотрела ему вслед затуманенным от близких сновидений взглядом.

– Ричард, постойте! – окликнула я его, когда он уже закрывал за собой дверь. Он вернулся и вопросительно посмотрел на меня. Я смутилась, но все же задала вопрос, который мне следовало задать гораздо раньше, еще в библиотеке.

– Внизу вы сказали, что на моем месте не стали бы этого делать. Чего именно?

Ричард немного помедлил, прежде чем ответить.

– На вашем месте я не стал бы ночью бродить по Розе Ветров. Дом старый и… здесь живут тени. Не стоит нарушать их покой, рискуя тем самым лишиться своего. Доброй ночи, Селена!

Не знаю, что меня подтолкнуло, но я выскользнула из-под одеяла и, подбежав к двери, осторожно выглянула в коридор.

Ричард стоял у двери в свою комнату и долго осматривал стены, потолок, пространство над лестницей, словно искал что-то известное ему одному, и взгляд его при этом был тревожным и сумрачным.

– Не трогай ее, слышишь? – тяжело, с нажимом произнес он в темноту. – Она тебе не нужна. Оставь ее в покое!

Он шагнул в свою комнату, и дом окутала тишина.

Большие напольные часы в холле пробили три.

Девять утра.

Я потянулась на кровати, с удивлением отметив, что прекрасно выспалась, несмотря на вчерашнюю усталость, долгую дорогу и ночной разговор с Ричардом в библиотеке.

Разговор с Ричардом.

Он воскресил меня, пролился живительным дождем над пустыней в моей душе, и сегодня я впервые за долгое время с улыбкой встретила новый день и, самое главное, чувствовала, что мне легко дышать – на грудь больше не давила чудовищная тяжесть неизбывного горя и безысходности.

Сегодня ночью с Ричардом мне было спокойно и легко, как с близким другом, которого у меня никогда не было, как с родным человеком, которого у меня больше не было…

Он занимал мои мысли, пока я умывалась, надевала синее шерстяное платье и колготки, поеживаясь от свежести утреннего воздуха, а после долго расчесывала у зеркала волосы по привычке, обретенной еще в детстве, пока пряди не заблестели и свободно не заструились под пальцами.

При первой встрече Ричард показался мне холодно-вежливым, пугающе проницательным и немного высокомерным, но потом… там, в библиотеке, со мной разговаривал, меня слушал и успокаивал уже совсем другой человек. С уходом папы я позабыла, как это хорошо, когда кто-то рядом, кто-то понимающий, чувствующий тебя, готовый принять тебя такой, какая ты есть. Это ощущение согревало меня, пока я разбирала свои немногочисленные вещи и раскладывала их по полкам шкафа.