И только один раз она сама поцеловала кого-то. Ей было тогда пять лет, и поцеловала она Джей-Джей Хантера после того, как он защитил ее от тех задир. Джей-Джей не ответил на ее поцелуй. Он просто вытер губы тыльной стороной ладони и сказал, что теперь ему придется пройти вакцинацию от девчоночьих нежностей.

Но этот поцелуй!

Он не был похож ни на что, что ей доводилось испытывать прежде. Поцелуй Джоэла был влажный и земной. Он был первобытный и свирепый. Он был просто ужасным для тихой женщины, большую часть жизни лишь воображавшей такие глубокие влажные поцелуи и никогда не надеявшейся, что ей самой придется пережить что-то подобное.

Поцелуй Джоэла был в десятки раз лучше, чем то, что она могла вообразить. Сильный, чудесный, насыщенный. Какая женщина на земле хотела бы, чтобы ее целовали по-другому?

Они идеально подходили друг для друга. Его большой рот прикрывал ее маленький ротик. Точно так же, как когда он делал ей искусственное дыхание. Только это было намного приятнее.

Этим она могла наслаждаться.

Острое желание, страстное страдание, чистая животная похоть переливались из него в нее и закручивали их в магическом вихре. Это дикое единение было для нее всем.

Но это было неправильно. Она должна прекратить все это. К тому же они стоят посреди дороги.

Да. Но ведь мост все еще поднят. Давай. Куда тебе торопиться?

Но что будет, когда все это закончится, мост опустится и им придется возвращаться к реальности?

Джоэл еще ближе притянул к себе Марли, все глубже проникая языком в ее рот, исследуя каждый его уголок. Она перестала думать, перестала прислушиваться к своему внутреннему голосу, все еще лепечущему что-то, и позволила наконец действию развиваться самому.

У Джоэла были все качества, которые она считала необходимыми для идеального любовника, и в то же время он был намного лучше. Смелый, решительный, волевой. Он издал низкий стон. Его тело выпрямилось и прижалось к ней. Марли тоже прижалась к нему и обняла ладонями его лицо, испытывая блаженство от прикосновения к его упругой теплой коже.

Его губы вибрировали, прикасаясь к ее губам, и он произнес:

– Марли.

Ни одно имя еще не звучало так сексуально. Марли, Марли, Марли. У нее было не очень благозвучное имя. Твердое М, за которым следовало раскатистое Р и детское ЛИ. Все вместе это звучало не очень приятно. Но Джоэл произнес ее имя со своим легким южным акцентом так, что оно прозвучало как дыхание океана:

– Ма-арли-и.

Она тихо застонала, и он поглотил ее отклик, как человек, слишком долго пробывший в пустыне, жадно глотает холодную воду.

Марли отчаянно желала, чтобы они вдруг оказались одни, в спальне, подальше от транспорта и любопытных глаз. Она хотела, чтобы он вжал ее в мягкий матрас, сорвал с нее одежду и глубоко вошел в нее. Ей не терпелось почувствовать его внутри себя, страстно обхватить его собой.

Страсть Марли была как сбежавшая лошадь. Неукротимая. Непокорная. Буйная.

Смятение. Она была в смятении. Эмоции вращались в ней с головокружительной скоростью. Восторг смешивался с виной, грусть с ликованием. Ей хотелось смеяться. Ей хотелось плакать. Она чувствовала себя слишком свободной.

Помогите!

Марли отстранилась, пытаясь вздохнуть и ухватиться за какой-нибудь обрывок здравого смысла. Руки Джоэла все еще обнимали ее, взгляд его был затуманен. Едва заметно, но все же губы его дрожали.

Значит, не одной ей окончательно снесло крышу. Волны смущения и сексуального голода переливались через край, борясь с волнами стойкости и скромности.

– Джоэл… – Что она хотела сказать? Что она жалеет? Но она ни о чем не жалела. Он поцеловал ее.

Она протянула руку, не зная еще, что хочет сделать, борясь сама с собой.

Но Джоэл жестом остановил ее и заглянул ей в глаза.

Он молчал и тяжело дышал. Но ему и не нужно было ничего говорить. Она могла все прочитать по его глазам.

«Подвинься еще ближе, прикоснись ко мне снова, и у меня не останется другого выхода, кроме как овладеть тобой прямо здесь и прямо сейчас. И пусть весь остальной мир катится к чертям».

Марли проняла такая дрожь, что она чуть было не испытала оргазм.

Позади них послышались гудки машин.

– Мост опустили, – прохрипел он изменившимся голосом, и устало откинулся на пассажирское сиденье.

Анджелина хотела приписать себе лавры за ошарашенное выражение его лица. Марли же хотелось верить, что это их поцелуй лишил его сил.

Но когда она увидела темно-красное пятно крови, расплывавшееся на его яркой гавайской рубашке, ее сердце остановилось.

На мужчине были черная маска лыжника и зеркальные солнечные очки. Пенелопа не могла понять, как ему удается вести машину в темноте.

На коленях у него лежал пистолет.

Он не сказал ни слова с тех пор, как похитил Пенелопу. Она сидела, съежившись, рядом с ним на переднем сиденье его полноприводного армейского джипа шестидесятого года выпуска. Она боялась задавать вопросы – боялась ответов, которые могла получить. Ее руки были связаны впереди мягкой бечевкой.

Мужчина вел машину на юг по длинному заброшенному отрезку пляжа острова Норт-Падре, прочь от ее дома, прочь от Марли. Позади остались рестораны и магазины. Позади были отели и жилые дома. Позади были другие машины и люди. Теперь они были на правительственной земле, в национальном парке на побережье. Небо над ними было таким же широким и глубоким, как Мексиканский залив, протянувшийся слева от них.

Пенелопу охватили дурные предчувствия. Сердце ее колотилось, а в желудке поднималась буря. Половину своей жизни она ожидала, что вот-вот случится что-то подобное, но с годами она немного успокоилась. Ведь если бы люди, которых Дэниел собирался разоблачить перед самой своей гибелью, хотели ее убить, то давно бы это сделали.

Так почему же это случилось сейчас, через пятнадцать лет после события? Пенелопа не знала, что происходило в Ираке во время «Бури в пустыне». Дэниел отказывался говорить с ней на эту тему, отказывался ставить ее и Марли в опасное положение, доверив им ценную информацию.

Пенелопа не имела ни малейшего представления о том, чего хочет этот человек и куда он ее везет. Но хотя она не могла бы этого объяснить, она почему-то знала, что это самое значительное событие в ее жизни. Важнее, чем день ее свадьбы или рождение дочери. И даже важнее, чем та ночь, когда она узнала, что Дэниела хладнокровно застрелил на борту корабля «Гликрест» его лучший друг Гас Хантер и что тело ее мужа упало за борт и пропало в море.

Километр за километром оставались позади, молчание затягивалось, становясь все напряженнее, пока Пенелопа не почувствовала, что вот-вот закричит.

Наконец, через несколько часов после похищения, мужчина остановил джип. Песчаные дюны, окружавшие их, были огромными, высокими и жутко безмолвными. Похититель жестом велел ей выйти из машины.