К 28 июня количество погибших в союзных войсках с начала операции в Нормандии составило 7704 человека, из них 4868 американцев, 2443 британца и 393 канадца. Немецкие самолеты-снаряды продолжали наносить тяжелый урон Лондону. За первые шестнадцать дней обстрелов погибло 1935 гражданских лиц. 30 июня Черчилль с женой провели день на позициях зенитной артиллерии, чьей задачей было сбивать эти снаряды. Секретарша Элизабет Лейтон записала: «Это было очень забавно: господин и госпожа сидят в пшеничном поле, со всех сторон щелкают камеры, а кругом бегают встревоженные генералы».

На следующий день Черчилль узнал, что советские войска, продолжающие наступление на всех фронтах, в одном сражении за Бобруйск убили 16 000 и захватили в плен 18 000 немцев. «Подходящий момент, – написал он Сталину, – сказать, какое глубокое впечатление производит на нас могучее наступление русских. Вы, набрав ход, сотрете в порошок немецкие армии, стоящие между вами и Варшавой, а впоследствии и между Берлином». Кроме того, Черчилль сообщил, что в Нормандии уже задействовано три четверти миллиона человек и взято в плен 50 000 немцев. «Враг истекает кровью одновременно на всех фронтах, и я согласен с вами, что так должно продолжаться до самого конца».

6 июля количество погибших от самолетов-снарядов достигло 2752 человек. В этот день Черчилль в палате общин назвал это оружие «поистине оружием массового поражения». Вечером, из опасения новых обстрелов, штабное совещание проходило в подземном убежище. «Никто не сомневался, что ПМ не в настроении что-либо обсуждать, – записал Эндрю Каннингем в дневнике. – Усталость и слишком много алкоголя». Иден, присутствовавший на совещании, назвал вечер «прискорбным». Когда же Черчилль принялся критиковать Монтгомери, заметив при этом, что и Эйзенхауэр называл его «сверхосторожным», Брук даже разозлился. По завершении совещания Черчилль поднялся наверх для ночной диктовки. «ПМ в расслабленном настроении и довольно болтлив для себя, – записала Мариан Холмс. – Масса работы. Ушел спать в 3:40 утра».

Размышляя, как заставить немцев прекратить запуски самолетов-снарядов, а кроме того, и о средствах возмездия, Черчилль вечером продиктовал записку начальникам штабов с предложением рассмотреть возможность использования газа. «Я готов сделать что угодно, – написал он, – что может поразить немцев. Возможно, я попрошу вас поддержать меня по вопросу применения отравляющего газа. Мы можем залить немецкие города и пресечь всю их деятельность и на стартовых площадках».

Черчилль имел в виду не смертельный горчичный газ. Он готов был применить его, если это станет вопросом жизни и смерти или сократит войну на год; газ можно было бы применить и в Нормандии. «Говорить о морали в этом случае – абсурд, – написал он. – В прошлой войне его использовали все, и ни один религиозный моралист не выступил против. С другой стороны, бомбардировки городов считались тогда недопустимыми, а сейчас это само собой разумеется. Это просто вопрос смены моды, как переход от коротких женских юбок к длинным». Черчилль оговорился: «Возможно, пройдет несколько недель или даже месяцев, прежде чем я попрошу вас залить газом Германию. В настоящее время необходимо организовать изучение этого вопроса хладнокровными, разумными людьми, а не псалмопевцами-пораженцами в военной форме, с которыми каждый из нас сталкивается время от времени».

Изучение вопроса было проведено. Оказалось, что главный штаб авиации уже провел расчеты по использованию для этой цели пятой части всех британских бомбардировщиков. Но военные эксперты, которым Черчилль передал вопрос на рассмотрение, выразили сомнение, что газ несмертельной концентрации, на чем настаивал Черчилль, окажет необходимый эффект, и решение не было поддержано. «Я не могу идти против пасторов и воинов одновременно», – заметил он.

До Лондона дошли вести о массовых убийствах более 2 500 000 евреев в газовых камерах Аушвица, который прежде считали лишь лагерем рабского труда. В начале июля стало известно, что туда готовится отправка более 500 000 венгерских евреев. Лидер сионистского движения доктор Вейцман обратился к Идену с просьбой разбомбить железнодорожные пути, ведущие в лагерь. Иден показал записку Черчиллю. Тот немедленно ответил: «Добейтесь этого, а при необходимости подключайте меня». Вейцман также попросил организовать максимально громкий публичный протест. «Я полностью за самый громкий публичный протест», – откликнулся Черчилль.

Протесты были организованы немедленно. Пресса стала широко писать об этих убийствах. Из Лондона было зачитано обращение к венгерским железнодорожникам с предупреждением, что, если они продолжат участие в депортации, их будут считать военными преступниками. В результате через сорок восемь часов венгерское правительство настояло, чтобы немецкие власти прекратили депортацию. Спасено было более 100 000 человек.

Еще до того, как стало известно о прекращении депортации, Черчилль отверг предложение гестапо о переговорах по освобождению миллиона венгерских евреев в обмен на грузовики, продовольствие и деньги. На самом деле предложение имело целью внушить венгерским евреям ложную надежду на спасение: оно было сделано в то самое время, когда более 400 000 человек уже отправляли на смерть. «Неприкрытый шантаж по поводу условий убийства, – сказал Черчилль Идену и добавил: – Никакого сомнения, что это величайшее, самое ужасное преступление в истории человечества. И оно совершается научными методами, якобы цивилизованными людьми во имя идеи величия государства и одной из ведущих наций в Европе. Безусловно, что все, причастные к этому преступлению, которые попадут нам в руки, в том числе и те, кто лишь подчинялся приказам, должны быть приговорены к смерти после того, как их связь с убийствами будет доказана».

10 июля союзные войска заняли Кан. В этот день Брук нашел Черчилля «в добром и приветливом настроении». Но с «домашнего фронта» поступили неутешительные вести: за один месяц атаками самолетов-снарядов было уничтожено десять тысяч домов. Черчилль писал Сталину, что за весь период 1940–1941 гг. было разрушено 63 000 домов. Вечером он заявил на совещании комитета военного кабинета, что готов «пригрозить максимально возможной массированной газовой атакой на Германию, если это злодейство не будет прекращено». Впрочем, он не был уверен, что нынешний масштаб ударов по Лондону сможет послужить оправданием «столь серьезного шага».

18 июля разведка доложила Черчиллю, что немцы разработали еще более эффективное оружие – ракету, способную нести бомбовую нагрузку весом более 11 тонн со скоростью 6500 километров в час и достигать Лондона за четыре минуты после старта с территории Северной Франции. Летающий снаряд, или Фау-1, оснащенный авиационным двигателем и крыльями, был в десять раз медленнее, и его было гораздо легче перехватить, чем новый реактивный снаряд, получивший название Фау-2.

Помимо этой опасности оставались и постоянные политические заботы. Советские войска сражались в Центральной Польше. Черчилль хотел встретиться с Рузвельтом и Сталиным, чтобы в какой-либо форме обеспечить послевоенной Польше демократическое устройство. «Меня не пугают ни вашингтонские репортеры, ни москиты Аляски!» – говорил он Рузвельту, стремясь убедить его согласиться на встречу. Одним из возможных мест он предложил шотландский порт Инвергордон. «Погода в это время в Шотландии должна быть хорошей», – написал он, но Рузвельт, поначалу проявивший было интерес, отклонил предложение, озабоченный предстоящими президентскими выборами. «Как вам известно, – пояснил он Черчиллю, – в ближайшие три месяца у меня, к сожалению, серьезные внутренние проблемы».